Синклер заговорил спокойно и тихо:
— Вы объявите, что решили выйти из гонки по состоянию здоровья. Вы недавно узнали, что у вас серьезные проблемы с почками, вызвавшие анемию, и вдобавок высокое давление. Мы организуем медицинское обследование для подтверждения этой версии. Вы с семьей решили, что вам не стоит баллотироваться на пост президента. Вы любите супругу и домочадцев, и хотите больше времени проводить с ними. Вы цените полученную поддержку. Публика будет сочувствовать. Люди станут обнимать вас и со слезами провожать на покой, чтобы вы тихо-мирно осели где-нибудь в глубинке. Никаких вопросов. И пресса посочувствует. Ведь вы так молоды, а уже так больны. Американцы непостоянны, через несколько месяцев вас забудут и переключатся на того, кого мы выберем на ваше место.
— Чарлз, вы не можете просить меня уйти, — ошеломленно произнес Уингейт. — Все складывается так удачно и…
— Да нет, в том-то и дело, Роберт, что не складывается. История с шантажом всегда будет висеть над вами, этот камень будет тянуть вас все глубже и глубже.
— Но я не сделал ничего…
— Я говорил вам, когда речь идет о приставании к детям, совершенно не важно, насколько обоснованно обвинение. Как только его выносят на люди, оно тут же врезается в подсознание. Это пятно, которое невозможно стереть.
— Никто не знает про шантаж, кроме этой Стоун. Вы сказали, что в курсе, где она прячется, и что займетесь ей. Значит, не будет никакой…
— Она больше вас не касается. Вам велели ничего не предпринимать, не действовать второпях. Вы не послушались. И нам приходится разгребать этот бардак. Нельзя допустить, чтобы бомбу связали с вами.
— Но я постарался, чтобы ее нельзя было связать со…
— Вы любитель, Роберт. Вам следовало оставить такие вопросы нам. Потребовалось задействовать ценные ресурсы, чтобы скрыть ваши ошибки. К тому же есть вещи, которых вы об этой Стоун не знаете. — Синклер хотел объяснить, но понял, что это ничего не изменит. — Я хочу, чтобы вы убрались из виду, туда, где меньше вероятности, что кто-то копнет достаточно глубоко и разнюхает про вашу связь с тем… провалом. А пока ваша политическая карьера официально закончена. Вы стали обузой.
— Но я вам нужен, — заявил Уингейт. — Вы видели результаты последних опросов общественного мнения? Я далеко впереди. И дело не только в ваших политических махинациях. Я, черт возьми, очаровал и завоевал американцев. Даже журналистов.
Синклер театрально закатил глаза.
— Харизма, как и речи, ничего не стоит. Вы знаете, сколько на свете харизматичных личностей, готовых уцепиться за возможность баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов, особенно с той неограниченной поддержкой, которую мы можем предоставить? И конечно, вы на собственном опыте знаете, как просто сделать политическую карьеру на пустом месте — с соответствующей помощью.
— Чарлз, прошу, я же один из вас. У моей семьи длинная история.
— Значит, вы знаете, что мы жертвуем ради Ордена.
— Но в жертвах нет нужды. Пожалуйста, Чарлз. Кандидат уже умолял, и Синклера затошнило.
— Вы ведете себя неподобающе, Роберт. Сядьте и успокойтесь.
Уингейт подошел к стулу с высокой черной спинкой и вцепился в раму из нержавеющей стали.
— Успокойтесь, Роберт. Вас ждет не такое уж плохое будущее.
Уингейт не отходил от стула.
— Вы были лояльны, мы это ценим. Скажите, куда ходите поехать? В Белиз? На Барбадос? Фиджи? Мы устроим, чтобы о вас позаботились.
Уингейт схватился за воротник и выпрямился, словно безнадежно больной в последнем порыве.
— Я смогу победить… даже без вас.
— Не сможете.
— Мне больше не нужны деньги на кампанию. Пресса меня любит и напишет столько статей, сколько мне нужно. Американцы верят в меня, доверяют, и в ноябре следующего года проголосуют как надо.
Синклер выдавил улыбку:
— Уверены, что не хотите присесть? — Он стиснул зубы, на скулах заходили желваки.
— Вы с ума сошли, Чарлз? Вы знаете, что я могу победить. Придет ноябрь, и вы увидите. Я стану президентом Робертом Уингейтом. Вы не сможете меня остановить.
Синклер скрестил руки на груди, его терпение иссякло.
— А как насчет роз? Уингейт уставился на него.
— Каких роз?
— Которые завянут на вашей могиле, когда придет ноябрь.
ВРЕМЕННАЯ ОТМЕТКА
Солнце еще не показалось из-за горизонта, а пикап «шевроле» 1966 года выпуска мчался с гор по шоссе 25 к городку Гринвилль в Южной Каролине. Коттен смотрела на унылый пейзаж за окном. В свете фар снежные сугробы блестели, как белые островки среди коричневых полей, вспаханных под пар, и голых лесов. Костлявые ветви без листвы тянулись вверх, в мутное небо.
Теплый воздух дул по ногам, но в машине было прохладно, и Коттен не снимала пальто. Она надела длинное рабочее платье Лилли Джонс и шерстяной пиджак «в елочку». Туфли подошли лучше, чем одежда, подумала она, бросая взгляд на простые коричневые ботинки на шнуровке. Даже при тусклом свете понятно, что это грубые поношенные башмаки, хотя, конечно, гораздо удобнее и практичнее, чем каблуки, которые она носила на работу.
Мимо проехал тягач с прицепом, забрызгав их грязью. Старенькие дворники пикапа лишь размазали ее по ветровому стеклу.
— Да уж, старье, — сказал Джон, оглянувшись на Коттен. — Менять нужно.
— Я не об этом думала.
— А о чем?
— О том, как мне повезло.
— Что разъезжаешь в модном ретро-грузовике или что красуешься в стильном наряде «Голубой хребет Аппалачей»?
— Повезло, что встретила тебя. Несмотря на случившееся, ты до сих пор со мной.
Мимо промчался еще один грузовик, снова обрызгав их слякотью. Джон нагнулся к стеклу, словно так лучше видел.
— Ты, конечно, оптимистка. Я говорил, что обожаю приключения?
— Это в твоем духе. — Она была благодарна, что он пытается разрядить обстановку. — Нам хватит топлива?
Он посмотрел на приборную панель.
— Заправимся в Хендерсонвилле. Там есть грузовая стоянка и заправка.
— Хорошо. Я проверю свой автоответчик и позвоню дяде Гасу.
— Сегодня суббота. — Джон взглянул на часы в свете фар проезжающего грузовика. — К тому же полшестого утра.
— Гас — трудоголик. Он приезжает на работу до рассвета даже по субботам. Если он не на работе, мой звонок переведут на его домашний телефон. Нужно узнать, нашел ли он связь между именами из списка Торнтона.
— Коттен, а что, если я увезу тебя из страны? Может, полетим куда-нибудь, вроде Коста-Рики?
— Дело уже не только во мне. Им теперь нужен и ты, — сказала Коттен. — Они думают, будто я что-то знаю, а теперь должны считать, что я и тебе это рассказала. Мы никогда не будем в безопасности, никогда не сможем жить спокойно, пока не распутаем клубок.
