Иван потоптался на месте—ему поручил Рощин статью для ротатора, и, подумав: «Успею»! — двинулся за Ниной.
Дверь отворила молодая миловидная брюнетка. При виде стоящего позади Нины незнакомого, крупного мужчины, она вздрогнула и чуть отпрянула было в сторону, но тут же заулыбалась, обняла пришедшую, а потом, остановив пристальный взгляд на незнакомце, протянула ему руку.
«Какие пронизывающие глаза! — отметил про себя Катков. — Вроде где-то ее видел».
Приоткрыв кухонную дверь, выглянула Нинина мать, закивала головой и крикнула:
— Ведите гостя в столовую!
Поднявшись с глубокого кресла, их встретил высокий, седовласый отец, обнял дочь и протянул руку Каткову:
— Александр Петрович!
— Иван Михайлович Катков!
Нина тут же рассказала, как он не побоялся ее отбить от немецких пьяных нахалов.
Говорили по-французски. Гостья, открывшая им дверь, была парижанкой, звали ее Лили. Мужья их служили до войны в одном полку. Дружили семьями.
Застольная беседа завелась, вопреки обычаю, не о приятных вещах, а с того, что все дружно бранили немцев, наглых «юберменшей», превратившихся в ведомое стадо бесстыжих громил, воров и беспардонных насильников. Досталось и маньяку Гитлеру-Шикльгруберу.
По случаю прихода гостей на столе появилась бутылка арманьяка. Лили, как показалось Ивану, вела себя несколько развязно, а родители Нины относились к молодой гостье с подчеркнутым уважением. Она не производила впечатления богатой или знатной дамы. Не мог на них действовать и шарм этой красивой француженки, и даже пытливый ум, который она вскоре проявила, когда, подливая ему в рюмку, пила сама.
«Тут что-то не то! — думал Катков. — Птичка непростая!» А Лили, пытливо глядя ему в глаза, задавала вопросы на одну тему, словно хотела в чем-то убедиться: как он оценивает захват гитлеровцами Польши, Чехословакии, Австрии, войну с Францией и ее оккупацию, странную политику России, ее несуразную войну с Финляндией? Что думают по поводу всего этого русские эмигранты? И каково его личное мнение?
В отличие от Лили, Катков почти не пьянел и высказывался обдуманно, излагая точку зрения многих белоэмигрантов, занявших антифашистскую позицию. Потом пришел на память недавний рассказ его литературного учителя и одного из организаторов зарождающегося русского сопротивления Николая Рощина о том, что некая молодая жена французского капитана Меркури под кличкой «Кошечка», в содружестве не то с чешским, не то с польским разведчиком, видимо, по заданию Интеллидженс сервис, создает осведомительную сеть.
«Уж не "Кошечка" ли сидит передо мной? Надо послушать, она хмелеет все больше. И как-то завлечь!»
И он принялся рассуждать о том, что оставшийся в изоляции и не готовый к войне Советский Союз вынужден вести с Германией примиренческую политику. Об этом свидетельствует затянувшаяся, можно сказать, позорная и непопулярная война с маленькой Финляндией. Сталин вынужден давать Германии хлеб, а свою страну держать на полуголодном пайке. Однако можно не сомневаться, что война в самом недалеком будущем неизбежна. На Западе считают, что армия вермахта и войска Японии спустя шесть—восемь недель встретятся на Урале. И глубоко ошибаются! Россию еще никто силой не побеждал. Обмануть — другое дело! Как это сделал Ленин с Троцким. А Гитлер рассчитывает на свою «непобедимую» армию, танки, боевую технику, самолеты. Если русский народ увидит, что встает вопрос о существовании Родины, его никакие силы не одолеют. И тоща у Франции появится могучий помощник. И это уже не за горами. Поэтому, как французам, так и нам, белоэмигрантам, надо готовиться, а может быть, и начинать сопротивление! Вам — против поработителей любимой Франции и нам — против врагов нашей бывшей Родины и той же Франции, которая стала нам вторым Отечеством!
У Лили загорелись таза, она встала и подняла свою рюмку:
—Я предлагаю выпить за настоящих людей, людей смелых, любящих свою Родину! За то, чтобы они победили! Я предлагаю выпить за союз, дружбу, единение французов, англичан, русских, поляков в борьбе против ненавистных бошей! За Сопротивление! — чокнулась со всеми и выпила до дна.
За ней последовал поднявшийся Иван и семейство Полей. Лили захмелела, ушла ранее проскальзывающая настороженность, глаза стали добрее, улыбка мягче, весь облик женственней. Оглядев всех, она как-то задумчиво, немного нараспев, начала:
— Друзья мои, мне хочется вам рассказать назидательную историю одной близкой женщины: после неудачных родов она решила совершить самоубийство. Однако, чем дольше над этим размышляла, все больше ей казалось логичным совершить «корыстное самоубийство».
— Такие мы, француженки, — она, улыбнувшись, снова обвела всех испытывающим взглядом.
Покуда муж—офицер—занимался своими военными обязанностями в Тулузе, она бесцельно бродила по городу. В каком- то бистро услыхала, будто при помощи английского консула можно получить визу в Англию. На другой день она—назовем ее «Кошечка» — отправилась в консульство и предложила его шефу—Никсону, кажется, услуги опытной сестры милосердия. Но консул посоветовал ей остаться во Франции — «где бы вы смогли стать гораздо полезней».
И в самом деле, спустя несколько дней «Кошечка» «случайно» познакомилась с офицером-разведчиком, сотрудником «Двуйки» — польской осведомительной службы, обосновавшейся в Лондоне и связанной с Интеллидженс сервис. Эта первая встреча в ресторане «Фрегата» с Романом не произвела на нее впечатления. Но когда они на следующий день встретились в «Торотони», мнение резко изменилось. Он не был красив, но излучал молодую силу, энтузиазм, в нем чувствовался интеллигентный волевой человек и в то же время он вдруг напоминал разбалованного, изнеженного ребенка. Это и пробудило в ней любопытство. А он, рассчитывая, что эта женщина поможет ему усовершенствовать его французский язык, умолял о новой встрече.
И в самом деле, акцент Романа в любой момент мог привести его в концентрационный лагерь.
Тем временем муж этой дамы собрался в Марокко, и, хотя она еще не решила, ехать ли ей с ним, дала согласие подучить поляка.
Шли дни, между ними возникла симпатия. Роман рассказывал, что, закончив летное училище в Варшаве, был направлен на специализацию в Париж. Потом в качестве пилота-истребителя направлен в Луневиль, где взят в плен немцами и направлен в лагерь. Однажды ночью ему удалось бежать с одним унтер- офицером и пробраться в Луневиль, к своей любовнице, молодой вдове, которая дала ему штатский костюм и паспорт покойного мужа. Однако оставаться у вдовы он долго не мог и уехал из Луневиля уже под фамилией Арман Борни. При виде проходящего немца он восклицал с горящими тазами: «Польша побеждена, Франция побеждена!» И на глазах стояли слезы. Учился он прилежно, вскоре стал выговаривать слова правильней и научился довольно прилично читать. Они подружились и все время твердили друг другу, что никогда не будут считать себя побежденными.
И вдруг Роман уехал в Марсель. Вернулся он уже другим человеком. И вся жизнь его резко изменилась. Начались встречи с однополчанами, которых он снабжал демобилизационными листами и прочими документами. Он ничего не скрывал. «Кошечка» поняла, что он работает нелегально, и ждала...
