Прошло три месяца, Анка все чаще вздыхала, ее голубые глаза наливались порой синевой, и она тихо про себя напевала:
У недилю рано зилля копала,
В понедилок пополокала,
У вивторок зилля варыла,
В среду Грыця отруила.
А в среду вечером в «Дом моделей» ввалился полицейский и повел Анку в следственную тюрьму за покушение на убийство сына купца Дитулеску. Ее осудили бы на несколько лет, к счастью, нож, который она вонзила в своего любовника, не коснулся сердца. В тюрьме Анка родила мертвого ребенка. А вскоре в связи с вводом советских войск в Буковину Анка была выпущена из заключения и уехала в село к отцу. Однако, отравленная городом, она уже не могла долго усидеть в селе. Жизнь казалась ей скучной и даже невыносимой и напоминала чем-то тюрьму, а строгие замечания огорченного отца походили на окрики тюремных надзирателей. Она вернулась в Черновицы и поселилась у подружки, с которой сидела в тюрьме, и жила словно в каком-то угаре.
Подослал ее к Олегу кривой шинкарь: уж очень захотелось ему заполучить фунты стерлингов, которые он заметил у щедрого «клиента».
— Человек он не наш, не понимаю, чего с ним Иван Бойчук связался. Деньги зашиты под подкладкой пиджака. Напоишь его и, когда уснет, бери пиджак и неси ко мне. И ничего не бойся. Держи! — И подал ей сумку с двумя бутылками цуйки и закусью.
Когда Чегодов подошел к ней и пытливо заглянул в глаза, в груди у Анки словно что-то оборвалось, а душа заполнилась до краев радостью. Она поняла, что в мирок, в котором жила, вошел принц из сказки, настоящий мужчина, сильный и властный.
— Откуда ты, прелестное дитя? — Он уверенно пожал ей руку и не отпускал. — Ого! Цуйка, закуска! Да еще из таких прелестных ручек!
Так Анка осталась жить на потеке Мализилор.
7
Приближался 1941 год. По Европе шагала война, побеждал фашизм; слепая вера в личность, в магическую силу фюрера превращала немцев в фанатиков. Германия стояла на пороге новой, самой страшной войны.
А в Черновицах, на потеке Мализилор, все было тихо. Чегодов почти не выходил из дому, изучал польский язык. Анке удалось упросить милицию прописать ее в доме ответственной квартиросъемщицей. Другая одежда и усы, которые отпустили Чегодов и Бойчук, делали беглецов неузнаваемыми. Так по крайней мере им казалось.
Бойчук, опытный домушник, поскольку был не сезон, занялся карманным промыслом, и по мере того, как удлинялись у магазинов очереди, росли его доходы. И не только доходы. Появилась и целая пачка «ксив». Чегодов, проходивший «курс подделки документов» у Околова, доводил подходящие бумаги «до кондиции» и придумал себе и Бойчуку соответствующие легенды. Однако с этими «железными» легитимациями пойти в милицию они не решались.
«Сойдет в Карпатах снег, — думал поначалу Чегодов, подамся в Румынию, а оттуда домой, в Югославию, нужно только уговорить Анку раздобыть пропуск в Красное, где живет ее отец. Поживу у него дня два-три, прослежу за патрулированием пограничников и перемахну через границу».
Но Анка будто прочла мысли своего возлюбленного и брать пропуск категорически отказалась. Что было делать? Уходить хотя бы на Львовщину, где вряд ли его станут искать? Но туда без пропуска попасть было невозможно. Вот и жди у моря погоды…
Пограничье на замке, охрана демаркационной линии между Буковиной и Львовщиной усилена. Оставалось одно — отсиживаться пока в Черновицах.
А тут за несколько дней до Рождества, как на беду, пришел Бойчук, весь избитый.
На вопрос Чегодова, что случилось, он разразился злобной руганью.
— Бисовы бандюги! Ти сами що з нами у камери сыдилы, втыклы на прогулянци. Малого, що ж нымы був, вбылы «при попытке». Зараз грозяться: «Тебе, Иван, ще пыку набьемо, а того твоего кореша замордуемо!»
— Они знают, где мы живем? — удивился Чегодов.— Тебя, случайно, не проследили?
— Здаэться, ни! — И Бойчук потрогал пальцами разбитые, вспухшие губы.
— Надо в аптеку сходить. Куплю йоду и борной. Примочки ему сделать, — заторопилась Анка, накидывая пальто.
— Осторожно, не наткнись по дороге на бандитов. А может, пойдем вместе? Ладно, шагай через соседний двор, — наставлял Чегодов, когда Анка будто ветер метнулась за дверь.
Чертыхаясь, Бойчук улегся на диван, положив примочку на заплывший глаз, и вскоре заснул.
Прошел час, но Анка не вернулась. «Может, ближняя аптека закрыта?» — забеспокоился Чегодов, поглядывая на «трофейные» часы.
Время тянулось мучительно медленно. Тревога нарастала. После четырех часов ожидания Олег решил: «С ней что-то случилось!» И, надев куртку, вышел из дома на крыльцо.
Сумерки уже охватили город, надвигалась ночь. Кругом было тихо. Тишина эта показалась Чегодову гнетущей, словно где-то близко притаилась опасность и поджидает его из засады. Ему стало жутко, и он невольно попятился к двери. «Трус! Боишься собственной тени! Возьми себя в руки. Девушка не испугалась, пошла». — «С ней они ничего не сделают, а тебя убьют!» — возразил в нем кто-то другой. «Не успокаивай себя, ее тоже не пощадят». И тут Олегу послышался стон, донесшийся откуда-то издалека.
Он схватил стоявший в углу сеней обрезок железной трубы и бросился во двор: крадучись, подошел к сплошному забору, отделявшему их двор от соседнего, где была выломана доска, к их «запасному выходу». Отодвинув доску, пролез на соседскую территорию и огляделся. Тишина была такая, что звенело в ушах. Дом смотрел на него темными глазницами окон. «Пойду-ка я по задам до угла, а там будет видно», — и настороженно, все время оглядываясь и прислушиваясь, двинулся вперед мимо глухих, безлюдных домов.
Наконец он выбрался на поперечную улицу и заторопился к аптеке.
— К вам девушка недавно не приходила за йодом и борной?…
Пожилой аптекарь поднял на Чегодова глаза в пенсне и, улыбаясь, проговорил:
— Как же, приходила, голубоглазая с русыми косами. А что стряслось? Зачем ей йод, борная, бинты?
— Ерунда! Обойдемся. — Олег выскочил из помещения. Горячая волна ударила в голову. «Что-то с ней случилось! Не проводил, жаль!» — и щемящая боль легла на сердце. Потом его охватил гнев, позабыв осторожность, он побежал по улице. Олег увидел их недалеко от дома, у единственного на этой улице фонаря, и остановился. Их было шестеро. Оставив одного на стреме у калитки, они входили во двор.
«Убьют Ивана, сонным убьют, я даже двери не запер», и, сжимая в руке обрез железной трубы, прижимаясь спиной к забору, он крался к калитке. Ни говора, ни топота ног не было слышно. Они тоже старались не шуметь. И дальше царит глубокая, напряженная тишина, словно ждет, чтоб взорваться, когда он кинется на стоящего бандита.
«Стремянщик» заметил его, когда до калитки оставалось каких-нибудь два шага, но сделать ничего не успел и рухнул с громким стоном на землю. Олег не слышал этого стона, ему казалось, что тот и не пикнул. Но бандиты, возясь у запертой двери, услыхали голос сообщника, всполошенно сбежали с крыльца и обнаружили Чегодова.
