— Человек, который это сказал, ожидал, что руководство партией перейдет к нему. Но я не счел его подходящим кандидатом, так как он всего на семь лет младше меня. Жаль, что у нас произошла такая неуместная дискуссия по этому вопросу.
— В газетах писали по-другому, — заметил Рамирес. — Там сообщали, что два члена руководства вашей партии продвигали не себя, а Хесуса Аларкона. Меня интересует, что с тех пор произошло? Что побудило вас внезапно изменить свое решение?
— Вы там хорошо осведомлены о деятельности моей партии. Я польщен, — проговорил Риверо. Он приободрился, напомнив себе, что перед ним — детективы из отдела убийств, а не из группы по расследованию преступлений на сексуальной почве. — Но, кажется, вы сказали, что пришли поговорить со мной о чем-то другом? Уже поздно, не станем терять время.
— Конечно, — согласился Рамирес. — И потом, это, скорее всего, просто слухи, клевета недоброжелателей…
Рамирес уселся, очень довольный собой. Риверо поглядел на него поверх золоченой оправы очков, которые он только что надел. Трудно было понять, какие чувства в нем бурлят. Хотел ли он узнать, в чем состоят эти слухи? Или он предпочел бы, чтобы Рамирес, черт побери, заткнулся?
— Мы разыскиваем пропавшего человека, дон Эдуардо, — проговорил Фалькон.
Риверо дернул головой, переключаясь с Рамиреса на Фалькона.
— Пропавшего человека? — переспросил он, и на лице у него промелькнуло облегчение. — Не могу вспомнить никого из своих знакомых, кто бы пропадал, старший инспектор.
— Мы пришли сюда, потому что этого человека последний раз видели в вашем доме, таковы показания одной из ваших горничных, — сказал Фалькон, произнося каждое слово медленно и отчетливо, чтобы лучше видеть, как фраза постепенно входит в Эдуардо Риверо с неумолимостью медицинского зонда.
Риверо был опытным политиком, но даже он не смог, слушая эту фразу, изобразить расслабленность и вежливое оживление, — возможно, потому, что это были слова, которые он смертельно боялся услышать и которые старательно загонял в самую мрачную область сознания.
— Я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду, — проговорил Риверо, хватаясь за якорь надежды, но обнаруживая, что этот якорь висит на прогнившей веревке.
— Его зовут Татеб Хассани, хотя в Америке его знали как Джека Хэнсена. Он был профессором арабистики в Колумбийском университете Нью-Йорка, — сказал Фалькон, вынимая из внутреннего кармана фотографию и выкладывая ее перед Риверо. — Я уверен, что вы сможете узнать одного из гостей вашего собственного дома, дон Эдуардо.
Риверо наклонился вперед, упер локти в стол. Он опустил глаза, погладил подбородок и начал массировать челюсти большим пальцем, еще и еще, словно пытаясь настроить механику своего мозга так, чтобы она подсказала ему нужный ответ и помогла двигаться дальше.
— Вы правы, — произнес Риверо. — Татеб Хассани был гостем этого дома до субботы, когда он уехал. С тех пор я больше его не видел и ничего о нем не слышал.
— Во сколько он уехал в субботу и как именно он покинул ваш дом? — спросил Фалькон.
— Я точно не знаю во сколько…
— Было светло?
— Меня здесь не было, когда он уходил, — сказал Риверо.
— Когда вы видели его в последний раз?
— После обеда. Вероятно, около половины пятого. Я сказал, что пойду отдохну, устрою себе сиесту. Он сказал, что уйдет.
— Когда вы проснулись после сиесты?
— Примерно в половине седьмого.
— И Татеба Хассани уже не было?
— Именно так.
— Я уверен, что ваши слуги смогут это подтвердить.
Молчание.
— Когда вы в последний раз видели пластического хирурга Агустина Карденаса?
— Он был здесь сегодня вечером… Мы ужинали.
— А перед этим?
Молчание. Сознание Риверо захлестывали волны чудовищных, тошнотворных образов, эти волны вскипали, опадали и поднимались вновь.
— Он был здесь в субботу вечером, тоже на ужине.
— Как он прибыл на ужин?
— На своей машине.
— Вы можете описать эту машину?
— Черный «мерседес-универсал Е500». Он купил его только в прошлом году.
— Где он оставил машину?
— Внутри, за воротами, под аркой.
— Агустин Карденас оставался здесь на ночь?
— Да.
— Во сколько он уехал в воскресенье?
— Было около одиннадцати утра.
— Эта машина отъезжала от вашего дома в промежутке между прибытием Агустина Карденаса и его отъездом в воскресенье утром? Вам что-нибудь об этом известно?
— Нет, — ответил Риверо. Пот струился у него по спине.
— Кто еще присутствовал на том ужине в субботу вечером?
Риверо прочистил горло. Он тонул; вода, казалось, поднималась все выше и уже щекотала подбородок.
— Я не совсем понимаю, какое это может иметь отношение к исчезновению Татеба Хассани.
— Дело в том, что в ту же ночь Татеб Хассани был отравлен цианидом, ему ампутировали кисти рук, сожгли ему лицо кислотой и отделили скальп от черепа, — отчеканил Фалькон.
Риверо вынужден был напрячь ягодицы: у него внезапно схватило живот.
— Но я уже говорил вам, что Татеб Хассани ушел отсюда до ужина, — произнес Риверо. — Может быть, часа за четыре до ужина.
— И я не сомневаюсь, что это сможет подтвердить прислуга, которая дежурила в это время, — заметил Фалькон.
— Мы не обвиняем вас во лжи, дон Эдуардо, — вставил Рамирес. — Но мы должны четко понять, что произошло здесь, в этом доме: мы надеемся, что это поможет нам объяснить то, что произошло позже.
— Произошло позже!
— Давайте двигаться шаг за шагом, — попросил Фалькон. — Кто присутствовал на этом ужине, кроме вас и Агустина Карденаса?
— Это не поможет вам ничего узнать об исчезновении Татеба Хассани, потому что к тому времени ОН УЖЕ ПОКИНУЛ ЭТОТ ДОМ! — прокричал Риверо, стуча кулаком по столу в такт последним пяти словам.
— Не стоит расстраиваться, дон Эдуардо, — сказал Рамирес, наклонившись вперед с наигранным сочувствием. — Вы же понимаете, с учетом того, что этот человек был убит, после чего с ним весьма жестоко обошлись, старший инспектор просто вынужден задавать вопросы, которые могут казаться загадочными, но которые, мы вас уверяем, имеют отношение к этому делу.
— Давайте вернемся на шаг назад, — проговорил Фалькон, словно стараясь снизить накал безжалостности беседы. — Расскажите нам, кто готовил в субботу ужин и кто подавал его на стол.
— Готовил его повар. Обычной сервировки не было. Блюда принесли в соседнюю комнату и устроили там ужин «а-ля фуршет».
