— Придется мне ее разрезать, — сказал он себе. — Отпилю ей ноги и сломаю ключичные кости.
Нет. Это не поможет. Он видел фильмы и читал детективы, где кромсают трупы, и это, похоже, никогда не срабатывало, даже в тех выдуманных историях, где по замыслу автора везде должна хлестать кровь. И потом, он брезглив. Он всегда корчился от омерзения на своем диване, когда смотрел по телевизору «Радикальное изменение».
[73]
Подумай еще раз. Он обошел квартиру, рассматривая предметы обихода с совершенно непривычной точки зрения. Стоя в гостиной, он какое-то время смотрел на ковер, словно желая, чтобы этот путь не был банальнейшим из банальных.
— Тебе нельзя заворачивать ее в ковер. Это сразу выведет на тебя. То же самое и с чемоданами. Думай еще.
Река была всего в трехстах метрах от Сан-Висенте. Ему нужно просто положить ее в машину, проехать пятьдесят метров, повернуть на улицу Альфонса Двенадцатого, двигаться прямо, до светофора, потом пересечь улицу Нуэво-Торнео, а за ней будет, как он помнил, довольно темная дорога, которая спускается к реке и загибается влево позади огромной автобусной станции на площади Армас. Оттуда уже считаные метры до воды, но этот отрезок набережной облюбовали утренние бегуны, так что ему надлежит действовать быстро и решительно.
Маляры. Недавно он разозлился на них за то, что они оставили на лестнице мешковину, служившую им укрывной тканью, теперь же мысль о ней вспыхнула у него в голове. Он снова выбежал из квартиры, ударил по выключателю, зажигая свет на лестнице, и тут же остановил себя и поставил замок двери на «собачку». Это было бы слишком: выбежать без ключей и захлопнуть дверь в свою квартиру, где на полу в кухне лежит твоя собственная мертвая жена. Он ринулся вниз, одолевая по три ступеньки разом. Да, там оно все и лежало, под лестницей. Нашлись даже банки с краской, чтобы утянуть тело на дно. Он вытащил кусок забрызганной краской мешковины. Потом взлетел вверх по лестнице и расстелил его на чистой половине кухни. Потом вынул ее из чемодана, где она лежала, словно ассистентка иллюзиониста, уложил ее на мешковину и завернул края. Он приоткрыл рот, судорожно глотая воздух: вдруг его захлестнул ужас. Прекрасное лицо Инес теперь было скрыто мешком для мусора, покрывавшим, казалось, голову пугала.
Кровь дотекла до полотенца, положенного на пороге, и ему пришлось перепрыгнуть через нее. С неуправляемостью тяжелой падающей вешалки он обрушился в коридор, врезавшись в стену головой и плечом. Пожатием плеч он стряхнул с себя боль. Он прошел к себе в кабинет, рывком выдернул ящики и нашел катушку упаковочной ленты. Он поцеловал ее. На обратном пути он старался ступать ровнее; на сей раз он осторожнее перемахнул через пропитанное кровью полотенце.
Он обернул ленту вокруг ее лодыжек, коленей, пояса, груди, шеи и головы. Бечевку и оставшуюся ленту он положил в карман. Он не стал тратить время на то, чтобы полюбоваться своей женой, он выбежал из квартиры, схватив ключи от дверей и брелок от гаража. Снял дверь с «собачки». Снова врубил этот проклятый свет на лестнице — тик-так-тик-так — и ринулся вниз по ступенькам. Он помчался по Сан-Висенте к гаражу, который был рядом, за углом. На повороте он ткнул пальцем в кнопку на брелоке, и ворота гаража начали подниматься, но так медленно, что он подпрыгивал перед ними в растущем раздражении, ругаясь и молотя кулаками воздух. Нырнув под на четверть поднявшиеся ворота, он побежал вниз по пандусу, нажимая другую кнопку на брелоке, чтобы зажечь свет. Он отыскал свою машину. Он не садился за баранку этой чертовой штуковины уже несколько недель. Кому в Севилье нужен автомобиль? Спасибо всем чертям, что у меня есть машина.
Ошибки недопустимы. Он выкатился задним ходом, спокойно, словно вдруг принял бета-блокатор.
[74]
Не спеша поднялся по пандусу. Ворота гаража только сейчас поднялись полностью. Автомобиль, подпрыгнув, выехал на улицу, где стояла мертвая тишина. Красные цифры на приборной доске сообщили ему, что сейчас 4.37. Он остановился на обочине рядом со своим домом, нажав кнопку, чтобы открыть багажник. Потом рванулся вверх по лестнице, на этот раз в темноте, упал и так сильно ударился голенью о верхнюю ступеньку, что боль рикошетом прокатилась по костям, дойдя до черепной коробки. Он даже не остановился. Он отпер дверь, замедлил движение перед кухней и перешагнул через кровавое полотенце.
Инес. Нет, это больше не Инес. Он подхватил ее. Она была нелепо тяжелой для женщины, которая весила меньше пятидесяти кило и потеряла не меньше трех килограммов крови. Он вытащил ее в коридор, но она оказалась слишком тяжелой, чтобы нести ее на руках. Он перекинул ее через плечо и закрыл дверь квартиры. Он осторожно спустился по лестнице, снова в темноте. На данном этапе это было бы уже совершенно невыносимо — долбаное тиканье и свет. Он высунул голову из подъезда, поглядел на улицу. Пусто.
Два шага. В багажник ее. Закрыть багажник. Закрыть дверь подъезда. Подожди. Не торопись. Подумай. Банки с краской, балласт для тела. Открыть багажник. Назад под лестницу. Взять две банки. По весу — как Инес. Погрузить их в багажник. Закрыть его. В машину. Зеркало заднего вида. Фар не зажигать. Спокойно. Медленно и плавно. Уже почти все. Это сработает.
Машина Кальдерона в одиночестве стояла перед светофором на площади Армас, светофор горел красным. Огоньки на приборной доске лучились ему в лицо. Он снова для проверки посмотрел в зеркало заднего вида, увидел в нем свои глаза. Глаза были жалкие. Зеленый свет. Он пересек шесть пустых полос и поехал по спуску, ведущему к реке. Уже начинало брезжить. У реки было не так темно, как ему бы хотелось. Он предпочел бы подземную тьму, черную, как антиматерия, начисто лишенную света, как погибшая звезда.
Еще много нужно было сделать. Ему надо вытащить тело, прикрепить банки с краской и отправить все это в реку. Он хорошенько, не спеша огляделся по сторонам, но все равно не мог поверить, что вокруг ничто не шевелится. Помотав головой, он постарался избавиться от этой паранойи. Открыл багажник, вынул тело, положил его на набережную — рядом с машиной, используя ее как прикрытие. С нечеловеческой силой он выволок банки с краской. С него градом лился пот. Рубашка прилипла к телу. Ум отказывался работать. Это последний этап. Делай.
Он не видел мужчину на задах автобусной станции, не знал, что тот звонит в полицию. Он работал с яростной торопливостью, пока человек бормотал в свой мобильный, докладывая обо всем, что видит, в том числе и о номере машины Кальдерона.
Автомобилей на улицах не было, и патрульная машина прибыла меньше чем через минуту. Она совершала объезд у реки, ниже по течению, меньше чем в километре отсюда, когда двое ехавших в ней патрульных полицейских получили сообщение из коммуникационного центра управления полиции. Машина скатилась по спуску, ведущему к воде, с выключенным двигателем и потушенными фарами. В зоне видимости был только автомобиль Кальдерона. Он стоял на коленях за своей машиной, приматывая вторую банку с краской к шее Инес. Пот капал с него на мешковину. Он закончил. Теперь ему оставалось только протащить эти почти сто килограммов около метра по набережной, перевалить их через невысокий парапет и бросить в воду. Он собрал последние силы. Вместе с двумя банками краски труп стал совершенно неподъемным. Он подсунул под него руки, не заботясь о том, что обдерет кожу на пальцах и костяшках. Он подталкивал ее бедрами. Его грудь и пах были очень близко от земли, и со стороны он напоминал гигантскую ящерицу с добычей, с которой она не в состоянии справиться. Тело Инес повернулось и ударилось о парапет. Он задыхался и всхлипывал. По лицу у него текли слезы. Он не чувствовал боли в ободранных пальцах и сорванных ногтях, но, когда фары патрульной машины наконец зажглись и он оказался пойман в эту световую клетку, словно экспонат террариума, он застыл на месте, как подстреленный.
