Барреда вернулся из туалета. Ему пора было идти. Фалькон вышел вместе с ним на улицу, под безжалостно жаркий свет. Все было потеряно: все его достижения, вся инициатива. Они встали под навесом бара и обменялись рукопожатиями. Барреда вернулся в нормальное состояние. В туалете он внутренне собрался, а по пути обратно его, по-видимому, укрепил монолог Фернандо Аланиса.
— Вы не сказали, что вам говорил Рикардо во время этого последнего телефонного звонка, — напомнил Фалькон.
— Мне неудобно об этом… после того, что мы с вами о нем говорили…
— Неудобно?
— Я не осознавал, какие чувства он ко мне испытывает, — произнес Барреда. — Но, в конце концов… я ведь не гей.
30
Севилья
8 июня 2006 года, четверг, 14.05
— Почему же тогда все остальные линии расследования не нашли отражения в отчете? — поинтересовался комиссар Эльвира, переводя взгляд с дель Рея на Фалькона.
— Как вы знаете, я помогал СНИ в одной из их операций, — сказал Фалькон. — Мне надо было продолжать расследование убийства, которое произошло незадолго до взрыва, а вскоре мне пришлось заняться еще и разбором самоубийства. Однако я считаю, что все эти линии взаимосвязаны и их можно изучать совместно. Я ни разу не отклонялся от своего первоначального намерения — выяснить, что произошло в разрушенном здании. Согласитесь, в логической цепи основной версии был разрыв, а моя работа в том и состоит, чтобы развивать различные линии расследования и находить звенья цепи, которые заполнят эти пробелы. Я не слышал, что происходило в студии, но потом мне объяснили, что ведущая прервала судью дель Рея и спросила: «Значит, вы считаете, что это злодеяние совершил кто-то из наших собственных граждан?» Именно этот вопрос породил проблемы с общественным мнением.
— Проблемы? Катастрофу, — поправил Эльвира. — Еще одну, в придачу к утреннему шабашу.
— Вы говорили с Анхелом Зарриасом из «АВС»? — спросил Фалькон.
— Мы сейчас немного сторонимся прессы, — ответил Эльвира. — После нашей с вами беседы у нас с комиссаром Лобо состоится стратегическое совещание, где мы будем решать, как нам компенсировать ущерб.
— Судья дель Рей проделал отличную работу, он сумел быстро включиться в очень сложное и деликатное расследование, — заметил Фалькон. — Мы не можем позволить, чтобы журналисты диктовали нам, в каком направлении двигаться: они уже увидели возможность легко манипулировать общественным сознанием, играя с нами в свои игры по телевизору.
— Мы играем с правдой, — произнес Эльвира. — С удобопредставимой правдой и приемлемой правдой. И все это…
— А как насчет истинной правды? — спросил Фалькон.
— И все это — вопрос правильного выбора времени, — продолжил Эльвира, кивком ответив на его замечание. — Какую правду когда сообщать.
— Доделан ли перевод арабских текстов, которые были приложены к чертежам? — спросил Фалькон.
— Значит, вы не видели новостей перед тем, как мы продолжили наши исследования, — сказал Эльвира. — И мы тоже их не видели, вот почему проклятая журналистка так уцепилась за слова судьи дель Рея. Только после передачи мы узнали, что эвакуацию двух школ и биологического факультета снимали телевизионщики и что в эфир эти кадры дали вместе с переводом арабского текста с одного из листов.
— На каждом листе давалась полная инструкция, как перекрыть все подходы к зданию, где держать заложников и где разместить взрывчатку, чтобы добиться максимума жертв, если спецслужбы станут штурмовать здание, — объяснил дель Рей. — Последний пункт в каждой инструкции был таким: каждый час одного заложника (начиная с самых младших там, где речь шла о школах) следует выпускать, и, пока он бежит на свободу, в него стреляют на глазах у журналистов. Так будет продолжаться до тех пор, пока испанское правительство не признает Андалузию исламским государством, которым управляют законы шариата.
— Теперь понятно, почему в баре, где я тогда был, так все разбушевались, — проговорил Фалькон. — Как СМИ заполучили текст?
— Его привезли на мотоцикле и оставили в «Канал Сур» на столе дежурного, в коричневом конверте из плотной бумаги, который был адресован продюсеру редакции текущих событий, — ответил дель Рей.
— Ведется разбирательство, — добавил Эльвира. — Что вы делали в этом баре?
— Беседовал с последним человеком, который разговаривал с Рикардо Гамеро перед тем, как тот покончил с собой, — сказал Фалькон — Это менеджер по продажам компании «Информатикалидад».
— Это не тот старик, которого видели с Гамеро в Археологическом музее? — спросил дель Рей.
— Нет. Я говорю о последнем звонке, который Гамеро сделал со своего личного мобильного, — ответил Фалькон. — Я полагаю, комиссар, что все сотрудники антитеррористического отдела КХИ проходили проверку, которая касалась в том числе и их сексуальной ориентации?
— Конечно, — подтвердил Эльвира. — Все, кто имеет доступ к закрытой информации, проходят предварительную проверку: следует убедиться, что у них нет уязвимых мест.
— Значит, если бы Гамеро был гомосексуалистом, об этом стало бы известно?
— Безусловно. Разве что он был, так сказать… не практикующим.
— Марко Барреда, тот парень, с которым я говорил, уже был готов расколоться, когда в баре началось это безумие. Он что-то знает. Думаю, он чувствует, что то, во что он или они вовлечены, вырвалось из-под контроля. Начать с того, что он очень переживает из-за смерти Гамеро. Этого в сценарии не было.
— А что это был за сценарий? — сейчас же спросил Эльвира, которому не терпелось получить хотя бы один.
— Не знаю, — ответил Фалькон. — Но он объясняет то, что случилось во вторник в мечети. Если бы у нас хватало людей, я бы привел всех сотрудников «Информатикалидад» в наше управление и допрашивал бы их, пока они не расколются.
— И какими же, как говорит Марко Барреда, были последние слова Гамеро? — поинтересовался Эльвира.
— Что Гамеро в него влюблен, — сказал Фалькон. — Барреде не хотелось что бы то ни было рассказывать, он был смущен. Думаю, он не случайно пошел в туалет. Наверняка он кому-то оттуда позвонил, и ему дали совет, что говорить. Он уже готов был все выложить, а потом, похоже, вдруг вернулся в прежнее состояние.
— Что же у нас есть на «Информатикалидад»?
— Ничего, кроме того факта, что квартиру они купили на «черные» деньги.
— И для чего, по-вашему, использовали эту квартиру?
— Для наблюдения за мечетью.
— С какой целью?
— Совершить на нее нападение — или дать возможность другим совершить такое нападение.
— На это были какие-то определенные причины?
— Пока у меня только одна причина: это организация, которая набирает сотрудников среди прихожан католической церкви, а значит, представляет их религиозное право и противостоит влиянию ислама в Испании. Может быть, тут есть политическая или финансовая сторона, но я о них пока ничего не знаю.
