С мыслью об этом он задремал.
Проснулся он, когда поезд уже стоял на вокзале Санта-Хуста, а пассажиры, шаркая, покидали вагон. Только что пробило 11.30. Выйдя из вокзала, он направился на улицу Иньеста. Фалькон хотел лишить Марису спокойного сна известием, что после их дневной беседы последовал анонимный звонок, но угроза не испугала его.
Паркуясь за церковью Санта-Исабель, он увидел в ее мансарде свет, освещавший растения на верхнем балконе. Он позвонил.
— Спускаюсь, — отвечала она.
— Это старший инспектор Хавьер Фалькон, — сказал он.
— Зачем вы здесь? — раздраженно бросила она. — Я ухожу!
— Мы могли бы и на улице переговорить. Если вы не возражаете.
Она открыла дверь, и он поднялся к ней на этаж. Впуская его, Мариса одновременно защелкнула мобильник с таким видом, словно приход Фалькона заставил ее просить кавалера явиться попозже, чтобы не встретиться с полицией.
— Вы не на праздник собрались? — спросил Фалькон, заметивший и ее нарядное платье бирюзового цвета, и распущенные по плечам медно-рыжие волосы, и золотые серьги, и переизбыток золотых и серебряных браслетов, и запах дорогих духов.
— На вернисаж и последующий банкет.
Она прикрыла за ним дверь. В движениях ее рук ощущалась какая-то принужденность. Браслеты сердито позвякивали. Сесть она его не пригласила.
— По-моему, днем мы достаточно поговорили, — сказала она. — Вы отняли у меня целый час рабочего времени, а сейчас еще покушаетесь на мой отдых.
— Мне днем звонил один ваш друг.
— Мой друг?
— И порекомендовал мне не совать нос в то, что меня не касается.
Ее губы чуть приоткрылись, но из них не вырвалось ни звука.
— И было это вскоре после нашего разговора, — сказал Фалькон, — когда я ехал в Мадрид на встречу еще с одним вашим другом.
— В Мадриде у меня нет друзей.
— Ну а старший инспектор Луис Зоррита?
— Вы что-то путаете, — сказала Мариса, слегка приободрившись. — Он мне никакой не друг.
— Но его, как и меня, чрезвычайно интересует произошедшая с вами история, — сказал Фалькон, — и он разрешил мне копаться в ней столько, сколько мне заблагорассудится.
— Да что такое вы говорите! — Лицо Марисы вспыхнуло яростью. — Какая история? Что вы имеете в виду?
— У всех у нас есть свои истории, — сказал Фалькон. — И все мы толкуем их так или иначе применительно к обстоятельствам, выдвигая те или иные версии. С помощью одной версии вашей истории Эстебан Кальдерон был упрятан за решетку. Теперь же мы собираемся выяснить истинный ход событий, и нас интересует, какую роль в них сыграли вы.
Броня ее красоты, ее гибкой, упрятанной в бирюзовый чехол сексуальности оказалась пробитой. Он почувствовал ее волнение, вспыхнувшее в ней беспокойство. В глубине больших карих глаз появилось выражение неуверенности. Всё — дело сделано. Пора уходить.
— Передайте вашим друзьям, — сказал Фалькон и, пристально взглянув на нее, направился к двери, — что я буду ждать их следующего звонка.
— Каким друзьям? — бросила она ему вслед. — Нет у меня никаких друзей!
Уходя, он оглянулся на нее, одиноко стоявшую посреди комнаты. Последним ее словам он поверил и, неизвестно почему, ощутил невольную жалость.
Уже в машине он почувствовал потребность не спешить и посмотреть, не придет ли кто за ней, чтобы сопроводить на праздник.
Он увидел ее на балконе под крышей. Прижимая к уху мобильник, она глядела на него. Заставлять ждать Консуэло он не хотел. Он быстро тронулся, после чего заехал домой, наскоро принял душ, смывая с себя полицейские заботы. Потом он переоделся и уже через десять минут направлялся к площади Сан-Лоренсо. Выйдя из такси на площади, он очутился в толпе гуляющих — люди медленно, наслаждаясь теплым вечером, фланировали в тени высоких деревьев перед внушительным кирпичным фасадом церкви Иисуса Всесильного. В кармане Фалькона завибрировал его служебный мобильник. Ответил он машинально, доверившись судьбе.
— Слушай, — сказал тот же голос. — Когда заходишь слишком далеко, думай о последствиях. И если что произойдет, знай, что виноват ты сам. И пеняй на себя. Торговаться и обсуждать тут нечего, и больше мы тебе, старший инспектор Хавьер Фалькон, звонить не станем.
Все смолкло. Номер не высветился. Он записал услышанные слова в записную книжку, которую всегда носил с собой. Увидев только что Марису на балконе, звонка он ждал, однако храбрости ему этот звонок не добавил. На что и рассчитывал звонивший. Верность его расчета — вот что вызывало досаду. Предсказуемость звонка должна была бы успокаивать, но не успокоила. Как въедливый вопрос его психоаналитика, слепой Алисии Агуадо, голос в трубке снял защитную крышку и выпустил наружу нечто, чью природу определить он не мог, но что страшился обнаружить.
Бар «Ла-Эслава» был переполнен. Консуэло стояла снаружи с сигаретой и рюмкой мансанильи в руках. Севильцы не слишком склонны уважать жизненное пространство друг друга, но для Консуэло было сделано исключение. Казалось, ее харизма создает некое силовое поле. Уличные фонари бросали отблеск на ее короткие светлые волосы. Простое ярко-розовое платье-мини казалось на ее фигуре даже дороже, чем было на самом деле, а высокие каблуки еще больше удлиняли ее крепкие стройные ноги. Фалькон порадовался тому, что успел принять душ и переодеться. Он протолкался к ней через толпу, и она заметила его, лишь когда он очутился рядом.
Они поцеловались. Он ощутил персиковый запах ее помады, обнял ее стройную талию, почувствовал, как ладно вжалась в его тело всеми своими изгибами ее фигура. Целуя ее в шею, он вдохнул ее запах и почувствовал, как царапнули его щеку ее бриллиантовые сережки.
— Ты в порядке? — спросила она, проводя рукой по его затылку, отчего весь позвоночник Фалькона до самых пяток пронзило электричество.
— А теперь даже больше чем в порядке, — отвечал он, в то время как руки Консуэло гладили его плечи, заставляя кровь течь быстрее и бурлить. Бедро Консуэло скользнуло ему между ног. Внутри в нем что-то екнуло, член встрепенулся, и впервые за этот день он ощутил себя человеком.
Почувствовав на себе взгляды окружающих, они разомкнули объятия.
— Я пива выпью, — сказал он.
— Я заказала столик напротив, — предупредила она.
Бар так и гудел голосами, громкими, как на бирже. Фалькон насилу протиснулся через толпу. Хозяина за стойкой он знал, но тот не сразу признал знакомого, а признав, стиснул его плечи со словами: «Hola, Javier, que tal?»
[6]
Налив ему кружку, от денег он отказался. Пробираясь с кружкой к своему месту, он удостоился поцелуев от двух женщин, знакомой из которых мог назвать только одну. С кружкой он пробрался за дверь.
