— Ну а что происходит с такими людьми, как Якоб, когда это направление или цель, которую они в себе культивируют, лелеют и оберегают, вдруг исчезает?
— Ты хочешь сказать, исчерпывает себя, потому что достигнута?
— Ответить так было бы проще, но я имею в виду другое. Я хочу сказать, что теперь он принял решение и заново обрел уверенность, но он всего лишь одиночка, со всех сторон окруженный врагами. Его будут постоянно подвергать испытаниям. С потерей семьи он уже примирился. Все, что у него осталось, — это цель, но постоянные ложь и притворство неизбежно приводят к выхолащиванию и цели.
— Неизбежно?
— Мы же не о работе его говорим, Пабло. Не о его профессионализме, смекалке, организаторских способностях и навыках, а о том, что составляет сущность личности.
— Ты имеешь в виду душу? — с улыбкой сказал Пабло.
— Да, наверно, это я и имею в виду… хоть и не совсем понимаю, что такое эта «душа». Но чем бы она ни была, ее надо питать, а это обычно делает окружение, люди, которые тебя любят и которых любишь ты. Так вот этого источника Якоб лишен; и остается только задаться вопросом: как долго может просуществовать «душа», подпитываясь, скажем, одной лишь необходимостью мстить?
— Думаю, достаточно долго.
— Пока не рехнешься, — сказал Фалькон и откинулся в кресле, внезапно почувствовав усталость от этой беседы. К чему это все? Любые слова и язык ограниченны, что и показали их рассуждения о «душе».
— Ты знаешь, где сейчас его сын? — спросил Фалькон.
— Все еще в Лондоне.
— Что он там делает?
— А как ты полагаешь, что должен делать парень его возраста? — сказал Пабло. — Шляется по ресторанам, барам, ночным клубам. МИ-5 к нему даже девушек подослала, чтобы разговорить. Танцевали ночи напролет, в общем, повеселились.
— Не совсем подходящее поведение для правоверного исламиста, правда же?
— Это может быть для прикрытия, — ответил Пабло. — Даже террористы, совершившие акт одиннадцатого сентября, посещали бары, пили пиво и болтали с девушками.
— И это все, чем он занимается? Никакой другой… активности?
— Шесть месяцев — это обычно минимум, после которого от агента только и можно ожидать активности. Задачу МИ-5 во многом облегчило бы знание предполагаемого задания, и Абдулла выбран в качестве мишени.
— Задание отменено, — сказал Фалькон. — Все это было лишь испытанием верности Якоба.
— Если уж выбран, то это навек, — сказал Пабло. — Но если ты считаешь, что опасность для Якоба и его мишени миновала, то что мешает тебе рассказать нам все начистоту?
— Этого мы с ним не обсуждали.
— Так что же вы с ним обсуждали?
— Он сказал, что поможет мне отыскать сына Консуэло.
— Каким образом он может тут помочь?
— Потому что мне кажется, что концы ведут в МИБГ, — ответил Фалькон и тут же пожалел о сказанном.
— Похищением Дарио они хотели давить на тебя, — сказал Пабло. Взыгравшее в нем любопытство заставило его наконец переступить порог и войти в комнату. — Почему им это пришло в голову?
— Похититель заявил мне, что я «вспомню». Иными словами, что я уловлю связь между похищением Дарио, сына Рауля Хименеса, и другого его сына — Артуро, ныне известного как Якоб, похищения, произошедшего тридцать лет назад, когда Артуро было столько же лет, сколько теперь Дарио. Звонивший сказал, что больше я о них ничего не услышу, как случилось и тогда с Артуро.
— Но все это имеет смысл лишь в личном плане, — сказал Пабло. — Мне хотелось бы понять, что это значит для нас и как это соотносится с нами и нашими делами.
— В том-то и смысл, что это задумано как дело, направленное против меня лично.
— Почему? Я не понимаю даже этой личной направленности. С какой целью? Ведь ты и сам этого не знаешь, правда? То есть я понимаю схожесть ситуации Артуро-Якоба и Дарио, у обоих — общий отец и так далее, но мотива к похищению я все же не вижу.
— Мотива иного, чем положить конец моим отношениям с Якобом? — спросил Фалькон.
— Ну, это не удалось. В Осуне, как мы это наблюдали, между вами установилась даже большая близость.
— А может быть так: те, кто наказал Якоба, завербовав его сына, наказывают и меня, похищая Дарио, мальчика, который стал мне почти что сыном?
— Те? Кто это «те»?
— Я имею в виду МИБГ.
— А этих «тех» ты знаешь? — спросил Пабло с внезапным подозрением. — Знаешь людей, которые это делают?
— Нет. Откуда мне знать?
— Но эти «те» тебя знают. Ты ведь не только о Якобе думаешь. Твое внимание рассеяно, правда? По-моему, так.
Начиная с Лондона и прошлой субботы о Якобе он думал только в машине, когда подвозил Консуэло домой, и до него вдруг дошел смысл фразы «вы вспомните». За последние семьдесят два часа на передний план его сознания выдвигались различные вещи, но фон, задний план, оставался постоянным. Когда передний план сдвигался и исчезал, вперед выступал Дарио.
— Ты прав, — сказал Фалькон. — Но теперь все изменилось. Давление на Якоба ослабло.
— Серьезно? — проговорил Пабло, опять приняв прежний тон. — Произошли перемены?
— Абдулла развлекается в Лондоне. Якоб — на показе мод в Марбелье.
— Ты сказал, что он успокоился.
— Совершенно.
— Почему это люди, находящиеся в безумном волнении, вдруг успокаиваются, как ты думаешь?
— То, из-за чего так волновался Якоб, отодвинулось и больше не грозит, — сказал Фалькон.
— А бывает, люди успокаиваются, когда принимают решение, — сказал Пабло, — и укрепляются в нем.
Мобильник Фалькона завибрировал на столе и, дергаясь рывками, стал приближаться к нему. Он ответил.
— На частном лайнере прилетели только двое, — сказал Рамирес. — Наши старые знакомые, которых мы видели на дисках, — Хуан Вальверде и Антонио Рамос. Но американского консультанта Чарльза Таггарта — ни малейшего признака. Мы едем в город за их «мерседесом».
— А что Алехандро Спинола?
— Уже приехал в офис градостроительного центра, — ответил Рамирес. — Наверное, и мы направляемся туда же.
— Буду через десять минут, — сказал Фалькон и дал отбой.
Пабло погрузился в молчание. Сгорбившись, он о чем-то напряженно размышлял, и напряженность эта даже пугала.
— Мне надо уехать, Пабло, — сказал Фалькон. — Но мне нужна твоя помощь.
— Какая помощь?
— Мне может понадобиться переслать через тебя несколько кадров для опознания заснятых там людей.
На клочке бумаги Пабло нацарапал электронный адрес.
— Я предупрежу их, чтобы обошлось без недоразумений.
