Он громко потянул через трубочку напиток, и Алек брезгливо поморщился.
«Интересно, наш или иностранец?»
Сидеть в шумной забегаловке с малознакомым чавкающим типом было неприятно. И тип на эту его гримасу тут же отреагировал:
— Странное имя. Алек. Как будто не хватает чего-то.
— В смысле?
— Я знаю русские имена Олег, Алексей, Александр. Есть еще Алик. Это, кажется, от тюркского Алимджан или что-то вроде этого. А ваше имя звучит странно.
Тип отложил недоеденный гамбургер и посмотрел Алеку прямо в глаза.
Алек смутился: судя по тому, как отстраненно тип отозвался о русских именах, он все-таки был иностранцем, а главное, что-то Алеку подсказывало, что лучше бы этому типу не хамить, а отвечать как есть.
— Это семейное дело. Мама хотела назвать меня в честь своего отца Александром, а папа в честь своего — Алексеем. Спорили, спорили и… ничего не решили.
— Вот как? — поднял брови визави.
— Да. Не смогли договориться. Папа с характером, мама вообще мужик в юбке.
— И что же решили? — полюбопытствовал тип, мельком глянув на входящих посетителей.
Алек хмыкнул:
— Если бы не деды, так ничего бы и не решили.
— Вы имеете в виду отца папы и отца мамы? — уточнил иностранец.
Алек пожал плечами.
— Ну да! Короче говоря, они и решили за своих детей. Решили меня звать коротко — Алек.
Он вздохнул и машинально одернул полу плаща, измявшуюся от сидения на неудобном металлическом стуле.
— А почему же именно Алек, а не Алик или Олег? — не унимался иностранец.
Алек снова пожал плечами.
— Что же здесь непонятного? Алек. Эти четыре первые буквы начинают имя Александр, то есть деда по матери. И эти же четыре буквы есть в имени Алексей, деда по папе. Вот и весь секрет. Поэтому я — Алек, а не Олег и вовсе не Алик. Кстати, ненавижу, когда меня так кличут. Я вам не тюрок!
Нет, он вовсе не хотел напрашиваться на конфликт, но обозначить пределы допустимого счел важным.
Визави холодно улыбнулся, отставил бумажный стакан и сгреб остатки еды в коробочку из-под гамбургера. Затем он встал и вытряхнул мусор в большой бак. Поднос положил сверху, придержав его через салфетку, обернутую вокруг правой руки.
«Вот, блин, чистюля драный!» — криво усмехнулся Алек, заметивший эту импровизированную перчатку.
Иностранец наклонил голову, делая вид, что тщательно застегивает «молнию», и вполголоса проговорил:
— Рад был с вами познакомиться, Алек. Хотелось бы глянуть, что за товар вы приготовили. Списки, выходные данные, названия, краткое описание, авторы. Подготовьте мне бумажку.
Он сказал это тем же ровным, неэмоциональным голосом, каким говорил все время, и в этот миг Алек понял, что это был не просто разговор, это была проверка. Более того, то, что он только что услышал, — вовсе не просьба, а самый настоящий приказ. И вот тогда Алека впервые охватил настоящий ужас, такой же, какой он познал, когда бросил содержимое капсулы в бутылку, — леденящий. Вот только что-то подсказывало ему, что, если он не избавится от въедливого внимания Черкасова к даже не изданной пока энциклопедии, его ждет ужас еще больший.
Не вовремя
— Борис Васильевич, я все осознал.
Черкасов поднял взгляд. Алек Савельевич Кантарович стоял, как студент-первокурсник перед строгим экзаменатором. Черкасов икнул. Съеденные еще в обед в институтской столовой котлеты, выдаваемые за «рубленые бифштексы», до сих пор просились наружу. Придурковатый проходимец Кантарович со своим вечным беканьем и меканьем в такой момент только раздражал. Зам по режиму устало посмотрел на худую ссутулившуюся фигуру.
— Чего тебе нужно, Давидыч?
— Я говорю, что полностью осознал, так сказать, свои неверные шаги.
— О как! — поднял брови Черкасов, а котлета еще упорнее потребовала свободы. Он тяжело сглотнул кислую от желудочного сока слюну и поморщился: — Не вовремя ты зашел, Шмульевич. Не вовремя.
— Я буквально на секунду, Борис Васильевич, я понимаю, что вы о-о-очень заняты. Понимаю. Не смею мешать. Не смею.
— Так и не мешай, — раздраженно отозвался Черкасов, — давай-давай, двигайся по своей траектории дальше.
Так называемый «рубленый бифштекс» отчаянно сопротивлялся напавшей на него пищеварительной системе отставного полковника. Кантарович, ничего не зная об этой битве, неуверенно, как-то наискосок кивнул.
— Да-да. Конечно. Буквально одно, нет, полслова.
— Ну-у-у?
— В знак моего покаяния примите скромный презент. Вот, — он поставил на стол сверток. — Берег на особенный день.
— Что? Какой такой день?
Черкасов недоуменно поднял брови и помассировал запястье. По китайской системе акупунктуры следовало нажимать на точку, находящуюся на расстоянии ширины трех фаланг пальцев от запястья. Этот нехитрый массаж спасал даже при качке на воде, когда Борис с женой впервые выехал в круиз по Волге до Астрахани и обратно. Тошнота слегка ослабела, а бифштекс отступил на ранее занятые позиции в районе двенадцатиперстной кишки. Черкасов выдохнул.
— Уф-ф-ф. Правда, Моисеич, не вовремя ты. Ой как не вовремя. Осознал и осознал, хрен с тобой! Живи дальше. Ну что, договорились?
Кантарович расцвел фальшивой улыбкой.
— Естественно! Борис Васильевич, но я же от души…
Он судорожно развернул бумагу и трясущейся рукой подтолкнул стеклянный сосуд к проректору. Странно, при виде переливающейся всеми цветами радуги водки, заключенной в пузатое, дутое стекло, Черкасову полегчало, а бифштекс, ворочающийся на входе в желудок, впервые запросил пощады. Борис вздохнул и, схватив широченной ладонью бутылку, другой рукой резко крутанул красную пробку.
«Крр-ряк!» — отлетел страховой контрольный поясок, и Черкасов удовлетворенно кивнул и с интересом глянул на визитера.
— Понял, что это значит?
Алек побледнел и пошевелил губами:
— Что?
— А это значит, Моисеич, — хохотнул Черкасов, — это значит, что водка… — тут он расхохотался, — водка не па-ле-на-я!!! Га-га-ха!
Кантарович криво улыбнулся и вытер лоб рукавом, а Черкасов набулькал полный стакан водки. Каждый офицер должен иметь дежурный стакан под рукой, а Черкасов был настоящим офицером, и потому стакан всегда дежурил возле него.
— Извини, Савелич, не предлагаю! — глядя в стакан, произнес Черкасов. — Самому маловато будет.
Он впервые назвал его правильно — по отчеству — и почему-то сразу подумал, что это дурной знак.
«Нельзя им попускать — на шею сядут…» — подумал Черкасов и опрокинул содержимое стакана в себя.
