— Прошу прощение за опоздание, — сказал он.
— Четырехчасовое опоздание, mon ami. Что случилось?
— Нет времени рассказывать. Что насчет Мари?
— Ничего. Абсолютно ничего. Ее нет ни на одном международном рейсе, который сейчас в воздухе или должен вскоре взлететь по расписанию. Я даже проверил линии из Лондона, Лиссабона, Стокгольма и Амстердама — ничего. Нигде не значится имя Мари Элизы Сен-Жак Вебб, находящейся на пути в Париж.
— Оно должно где-то быть. Не может быть, чтобы она передумала, это на нее не похоже. И она не знает, как обойти иммиграционный контроль.
— Повторяю. Ее нет ни в одном списке пассажиров ни одного международного рейса, направляющегося в Париж.
– Проклятье!
— Я продолжу попытки, мой друг. У меня в ушах еще звенят слова Святого Алекса. Нельзя недооценивать la belle mademoiselle.
— Она не мадемуазель, она моя жена… Она не одна из нас, Бернардин, она не агент на задании, который может обмануть всех раз, другой и третий. Она так не сможет. Но она летит в Париж. Я знаю это!
— А авиакомпании нет, что еще я могу сказать?
— Что и сказали, — ответил Джейсон, его охватило чувство, что легким не хватает воздуха, а веки сейчас закроются сами. — Продолжайте поиск.
— А что случилось сегодня? Скажите мне.
— Завтра, — ответил Дэвид Вебб еле слышным голосом. — Завтра… Я слишком устал, а мне надо стать другим.
— О чем ты говоришь? У тебя даже голос изменился.
— Ни о чем. Завтра. Мне нужно подумать… Или, может быть, мне не следует думать.
Мари стояла в очереди на прохождение паспортного контроля в аэропорту Марселя, к счастью, из-за раннего часа, очередь была небольшой и навевала скуку. Мари положила паспорт на конторку.
– Americaine,
[89]
— произнес полусонный служащий. — Вы здесь по делу или путешествуете, мадам? — спросил он по-английски с сильным акцентом.
— Je parle francais, monsieur. Je suis canadienne d’origine — Quebec. Separatiste.
[90]
— Ah, bien! — глаза заспанного сотрудника таможенной службы раскрылись немного шире, когда он перешел на французский. — Вы по работе?
— Нет, это поездка за воспоминаниями. Мои родители родом из Марселя, они оба недавно умерли. Я хочу повидать их родные места, узнать, где они жили — словом, я здесь за тем, что пропустила.
— Как это трогательно, милая леди, — сказал служащий, оценив весьма симпатичную путешественницу. — Может быть, вам будет нужен гид? В этом городе нет такого места, которое бы не отпечаталось навечно в моей голове.
— Вы очень любезны. Я буду в «Sofitel Vieux Port». Как вас зовут? Мое имя вам уже известно.
— Лафонтен, мадам. К вашим услугам!
– Лафонтен? Не может быть.
— Именно так!
— Как интересно.
— Я вообще очень интересный человек, — заметил работник таможни, полуприкрыв глаза, но не от сонливости, беспечно ставя штемпели своими резиновыми печатями на документы «туристки». — Всегда к вашим услугам, мадам!
«Я знаю, как общаться с подобными типами», — думала Мари, направляясь в зал выдачи багажа. Теперь она сможет сесть на внутренний рейс до Парижа под любым именем.
* * *
Франсуа Бернардин вздрогнул и проснулся; он приподнялся на локтях, нахмурился и задумался. Она летит в Париж, я знаю это! Слова ее мужа, а он-то ее должен знать лучше всех. Ее нет ни в одном списке пассажиров ни одного международного рейса, направляющегося в Париж. Его собственные слова. Париж. Ключевым словом является «Париж»!
А если допустить, что это не Париж?
Ветеран Второго Бюро стремительно выбрался из постели, освещаемый утренними лучами солнца, пробивавшимися через высокие узкие окна его квартиры. Наспех побрившись, он закончил умываться, оделся и спустился на улицу к своему «пежо», где под дворником на ветровом стекле красовалась неизбежная квитанция за неправильную парковку — увы, это больше нельзя было исправить тихим телефонным звонком. Он вздохнул, снял ее со стекла и сел за руль.
Спустя пятьдесят восемь минут он припарковал машину перед маленьким кирпичным зданием посреди громадного комплекса по сортировке грузов аэропорта «Орли». Снаружи это было весьма непримечательное строение, но вот о той работе, что велась внутри, этого сказать было нельзя. Там располагался филиал Департамента иммиграции, крайне важный отдел, известный просто как Бюро авиационных прилетов, где мощнейшие компьютеры в реальном времени вели статистику на всех прилетающих во Францию путешественников через все международные аэропорты. Это было важно для службы иммиграционного контроля, но из Второго Бюро сюда редко обращались за информацией, потому что те, кто интересовал Бюро, обычно пользовались другими способами проникновения в страну, которых было предостаточно. Несмотря на это, в течение многих лет, руководствуясь теорией о том, что самое очевидное обычно не замечают, Бернардин пользовался сведениями Бюро авиационных прилетов. И иногда его усилия вознаграждались. Ему было интересно, случится ли так в это утро.
Через девятнадцать минут он получил ответ. Был именно тот случай, но ценность полученной информации оказалась невысокой, потому что она поступила слишком поздно. В вестибюле бюро был таксофон; Бернардин опустил монетку и соединился с «Пон-Роялем».
— Да? — кашлянул в трубку Джейсон Борн.
— Извините, если разбудил вас.
— Франсуа?
— Да.
— Я как раз собирался вставать. Там внизу на улице стоят двое, гораздо более уставшие, чем я, если только их не подменяли.
— Это связано с тем, что произошло вчера? Они были там всю ночь?
— Да. Расскажу, когда встречусь с вами. Вы за этим позвонили?
— Нет. Я сейчас в «Орли», и боюсь, что у меня плохие новости, которые доказывают, что я идиот. Я должен был это предусмотреть… Ваша жена прилетела в Марсель чуть больше двух часов назад. Не в Париж. В Марсель.
— Так разве это плохие новости? — вскрикнул Джейсон. — Теперь мы знаем, где она! Мы можем — о, черт, я, кажется, понял, что вы имеете в виду, — голос Борна стал тише. — Она может сесть на поезд, нанять машину…
— Она даже может прилететь в Париж под любым именем, — добавил Бернардин. — Несмотря на это, у меня есть одна идея. Скорее всего, она так же никчемна, как и мои мозги, но тем не менее… У вас и у нее есть особые — как это сказать? — прозвища друг для друга? Ласковые sobriquets?
[91]
— Честно говоря, мы не очень любим эти трогательные телячьи нежности… Хотя, постойте. Пару лет назад Джеми — это наш сын — не мог выговорить слово «мама». Он перевернул его, и получилось «амам». Это было очень забавно, и я называл ее так несколько месяцев, пока он не научился выговаривать слово правильно.
