— Тысяча извинений. Мы можем доставить его в отель немедленно.
— И снова, вы осел! Разве моя экономка не сказала вам, что я остановилась здесь всего на два дня. Отвезите его ко мне на квартиру на Монтейне, и оно должно быть там к четырем часам — не то я оплачу ваш счет только через шесть месяцев!
Беседа была весьма правдоподобно завершена громким щелчком на том конце провода.
Борн положил трубку; у кромки его слегка седеющих волос выступили капельки пота.
— Я потерял форму, — сказал он, тяжело дыша. — У нее квартира на Монтейне, и она будет там после четырех часов.
— Кто, черт возьми, такая эта Доминик как-там-ее? — откровенно вскричал Конклин.
— Лавьер, — ответил Крупкин, — только она использует имя своей мертвой сестры, Жаклин. Уже многие годы выдает себя за нее.
— Так вы знаете об этом? — удивленно спросил Джейсон.
— Да, но что толку? Вполне понятная уловка: близняшки, несколько месяцев отсутствия, легкая операция и обучение — все в порядке вещей в сумасшедшем мире высокой моды. В этих кругах никто никого не слушает. Мы наблюдаем за ней, но она никогда не вела нас к Шакалу: она просто не знает, как. У нее нет прямого доступа; все, что она докладывает Шакалу, фильтруется, каменные стены на каждом этапе. Так работает Шакал.
— Не всегда, — возразил Борн. — Был один человек по имени Санчес, владевший мелкой забегаловкой в Аржентоле под названием «Сердце солдата». У него был доступ. Он дал его мне, и этот доступ оказался весьма специфичным.
— Был? — Крупкин поднял брови. — Почему в прошедшем времени?
— Он мертв.
— А эта забегаловка в Аржентоле, она по-прежнему процветает?
— Она вычищена и закрыта, — признал Джейсон, без тени смятения в голосе.
— Значит, доступ уничтожен, нет?
— Конечно, но я верю тому, что он мне сообщил, потому что за это он и был убит. Видишь ли, он пытался выйти из игры, как и Лавьер хочет выйти сейчас, — только его привязка восходила к самому началу — на Кубу, где Карлос спас такого же негодяя, как и он, от казни. Он знал, что сможет воспользоваться этим человеком, этим внушительным здоровяком, который мог действовать среди отбросов человечества и быть его главным заместителем. У Санчеса был прямой доступ. Он доказал это, дав мне запасной номер телефона, который привел к Шакалу. Очень немногие могли это.
— Очень интересно, — сказал Крупкин, прямо глядя на Борна. — Но, как мой добрый старый враг, Алексей, который смотрит на вас сейчас так же, а также и я, спросил бы, к чему вы клоните, мистер Борн? Ваши слова звучат двусмысленно, а подразумеваемые обвинения кажутся опасными.
— Для вас. Не для нас.
— Пардон?
— Санчес сказал мне, что только четыре человека на свете имеют прямой доступ к Шакалу. Один из них — на площади Дзержинского. «Очень большой человек в Комитете», как сказал Санчес, и, поверьте, он вовсе не имел в виду вашего начальника.
Это произвело такой же эффект, как если бы Дмитрия Крупкина ударил в лицо председатель Политбюро посреди Красной площади во время Первомайского парада. Кровь отхлынула от его лица, кожа приобрела пепельный оттенок, глаза прямо, не моргая, смотрели на Борна.
— Что еще этот Санчес вам сообщил? Я должен знать!
— Только что у Карлоса были дела с Москвой, что он контактировал с высокопоставленными людьми. Это была его прямо-таки навязчивая идея… Если вам удастся найти этого человека на площади Дзержинского, это будет большой скачок вперед. А пока все, что у нас есть — это Доминик Лавьер…
— Черт, черт! — взбесился Крупкин, оборвав Джейсона. — Как это все абсурдно и при этом как совершенно логично! Вы ответили сразу на несколько вопросов, мистер Борн, а как они жгли мой разум! Столько раз я подбирался так близко — так много раз, так близко — и каждый раз ничего . Что ж, позвольте вам сообщить, джентльмены, дьявольские игры не запрещены для заключенных в аду. И другие могут в них играть. Боже, я был жемчужиной, которую подложили из одной устрицы в другую, и при этом всегда оставался большим идиотом!.. Не звоните больше с этого телефона!
Было 3:30 вечера по московскому времени; престарелый мужчина в форме офицера советской армии быстро, насколько позволял его возраст, шел по коридору на пятом этаже штаб-квартиры КГБ на площади Дзержинского. День был жаркий, а воздушное кондиционирование, как обычно, совершенно не справлялось со своей задачей, и генерал Григорий Родченко позволил себе привилегию звания: его воротник был расстегнут. Впрочем, все равно капли пота стекали от виска по изрезанному морщинами лицу к шее, хотя отсутствие тесной полоски ткани с красной каймой вокруг его горла было небольшим облегчением.
Он пришел к лифтам, нажал кнопку вызова и подождал, теребя в руке ключ. Двери справа от него открылись, и, к его радости, внутри никого не оказалось: не придется просить всех выйти. Он вошел, вставил ключ в самую верхнюю скважину над панелью, и опять подождал, пока механизм выполнит свою задачу. Он достаточно быстро с ней справился, и лифт ринулся вниз, к подземным уровням здания.
Двери разъехались, и генерал вышел, сразу обратив внимание на тишину, царившую в коридорах слева и справа. Через несколько мгновений это может измениться, подумал он. Он прошел по левому коридору к большой стальной двери с металлической табличкой на заклепках с объявлением:
ВХОД ВОСПРЕЩЕН
ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, ИМЕЮЩЕГО ДОСТУП
Глупая табличка, подумал он, доставая из кармана тонкую пластиковую карточку и медленно, осторожно проводя ею через слот справа. Без такой карточки — а иногда и с нею, если провести слишком быстро, — дверь не откроется. Прозвучали два щелчка, Родченко вынул карточку, и тяжелая дверь без ручек открылась внутрь, в то время как телемонитор записывал его вход.
От десятков освещенных кабинок в огромном, с низкими потолками, комплексе размером с царский бальный зал, но без малейших украшений, исходил гул активной деятельности. Тысяча приборов черного и серого цветов, несколько сотен человек персонала в девственно чистых комбинезонах внутри кабинок. И, к его облегчению, воздух прохладный, почти холодный. Этого требовало оборудование, потому что здесь был коммуникационный центр КГБ. Сюда двадцать четыре часа в сутки стекалась информация со всего мира.
Старый солдат привычно прошагал к дальнему проходу направо, потом налево к последней кабинке в дальнем краю огромного помещения. Путь был не близок, и генерал запыхался, его ноги устали. Он вошел в маленькое ограниченное пространство кабинки, кивнув оператору средних лет, который поднял глаза на посетителя и снял наушники. На белом столе перед ним была большая консоль с мириадом переключателей, наборных дисков и клавиатурой. Родченко сел на стальной стул рядом с ним. Успокоив дыхание, он заговорил:
— Есть данные от полковника Крупкина из Парижа?
