— Нет времени, Джонни. У Карлоса есть армия — собственная армия — из стариков, которые умрут за него, убьют за него. На пляже не будет никаких чужаков, они уже там! Ты можешь вернуться на остров?
— Да, как-нибудь постараюсь! Я свяжусь с моими людьми в «Транквилити». Эти два куска дерьма за все заплатят!
— Джон, поторопись!
Сен-Жак нажал маленький рычаг старого телефона, отпустил его и услышал пульсирующий гудок. Он набрал телефон гостиницы на острове Транквилити.
— Приносим свои извинения, — произнес записанный голос. — В связи с плохими погодными условиями установить связь с вызываемой местностью невозможно. Правительство прилагает все усилия для восстановления линии. Пожалуйста, попробуйте перезвонить позже. Удачного вам дня.
Джон Сен-Жак с такой силой бросил трубку, что телефон раскололся надвое.
— Катер! — закричал он. — Мне нужен катер отдела по борьбе с наркотиками!
— Ты с ума сошел, — возразил помощник губернатора из другого конца комнаты. — Ты видел, какие там волны?
— Морской катер, Генри! — произнес преданный брат, опуская руку к поясу и медленно вынимая автоматический револьвер. — Или мне придется сделать то, о чем я даже думать не хочу, но я достану себе катер.
— Дружище, я не могу в это поверить.
— Я тоже не могу, Генри… Но мне придется это сделать.
Сиделка Жана-Пьера Фонтейна сидела за своим туалетным столиком перед зеркалом и заправляла тщательно уложенные узлом светлые волосы под черную шляпу от дождя. Она взглянула на часы, вспоминая каждое слово самого необычного телефонного разговора, несколько часов назад состоявшегося у нее с Аржентолем, где находился великий человек, для которого нет ничего невозможного.
— Недалеко от вас живет американский адвокат, который называет себя судьей.
— Мсье, я не знаю такого человека.
— Тем не менее, он там. Наш герой вполне правомерно жалуется на его присутствие, а то, что этому адвокату звонили домой в Бостон, лишний раз подтверждает, что это именно он.
— Вы хотите сказать, что его присутствие здесь нежелательно?
— Его присутствие там у вас мне противно. Он делает вид, что в долгу передо мной — его долг огромен, и одно это уже могло бы его погубить — но, все равно, его поведение дает мне понять, что он неблагодарен, что он хочет уйти от уплаты долга, предав меня. А, предав меня, он предаст вас.
— Считайте, что он уже труп.
— Правильно. В прошлом я ценил его, но времена меняются. Найдите его и убейте. Обставьте его смерть как несчастный случай… И еще, раз уж это наш последний разговор до вашего возвращения на Мартинику, вы все приготовили для последнего поручения?
— Да, мсье. Хирург из госпиталя в Форт де Франс подготовил два шприца. Он выражает вам свою преданность.
— Это естественно. Ведь он жив, чего нельзя сказать о нескольких дюжинах его пациентов.
— Они ничего не знают про его другую жизнь на Мартинике.
— Я в курсе… используйте препарат через сорок восемь часов, когда шумиха начнет стихать. Осознание того, что наш герой был моим изобретением — а я сделаю так, что это узнают все, — заставит Хамелеона почувствовать унижение.
— Будет исполнено. А вы сами скоро прилетите сюда?
— Ко времени, когда всех охватит шок. В течение ближайшего часа я вылетаю и прибуду на Антигуа до того, как на Монтсеррат наступит полдень. Если все пройдет по плану, я буду как раз вовремя, чтобы наблюдать жестокие мучения Джейсона Борна, прежде чем поставить свою подпись — пулю в его глотку. Тогда американцы поймут, кто победил. Adieu.
Словно в религиозном экстазе, сиделка склонила голову перед зеркалом, повторяя про себя мистические слова своего всеведущего владыки. «Пора», — решила она, открыла ящик туалетного столика и выбрала из украшений бриллиантовое ожерелье, подарок своего наставника. Все будет очень просто. Она без труда узнала, кто такой этот судья и где он остановился, — старый, болезненно худой человек, живущий через три виллы. Все будет организовано очень четко, «несчастный случай» станет всего лишь прелюдией к тому ужасу, который начнется на двадцатой вилле менее чем через час. Во всех виллах Транквилити имелись керосиновые лампы на случай перебоев с электричеством или поломки генератора. Испуганный старик с плохими нервами от страха, вызванного бушующим штормом, может попытаться зажечь лампу, чтобы успокоиться. Какая трагическая случайность, что верхняя часть его тела упадет в разлитый керосин, и шея обгорит дочерна; шея, на которой будет удавка. Сделай это, настаивали голоса в ее голове. Ты должна подчиниться . Если бы не Карлос, ты бы давно была обезглавленным трупом в Алжире.
Она сделает это — она сделает это прямо сейчас.
Резкий стук дождя по крыше и окнам, и свистящий, воющий ветер утонули в слепящей вспышке молнии, за которой последовал оглушительный раскат грома.
«Жан-Пьер Фонтейн» беззвучно плакал, стоя на коленях перед кроватью; его лицо находилось в нескольких дюймах от лица жены, и слезы падали на холодную кожу ее руки. Она была мертва, и все объясняла записка около неподвижных белых пальцев: «Maintenant nous deux sommes libres, mon amour» .
[18]
Они оба свободны. Она — от ужасной боли, он — от уплаты цены, затребованной мсье. Цены, истинного значения которой он не раскрывал, но она все равно понимала, что это было что-то чудовищное. Сам он уже несколько месяцев знал, что его подруга приготовила таблетки, которые быстро оборвут ее жизнь, когда она станет невыносимой. Он подолгу, подчас с яростью искал их, но найти не мог. Сейчас он понимал, почему, глядя на маленькую коробочку с ее любимыми пастилками, безобидными лакричными конфетками, которые его жена долгие годы со смехом отправляла в рот.
— Будь благодарен, mon cher ,
[19]
они так похожи на икринки тех дорогих наркотиков, которыми балуются богачи.
Это были не икринки, а яд, смертельный яд.
Шаги. Это сиделка! Она вышла из комнаты, но еще не знала, что произошло с его женой. Фонтейн вскочил с кровати, как мог, вытер глаза и заспешил к двери. Он открыл ее, удивленный видом женщины; она стояла прямо перед ним, подняв руку, чтобы постучать в дверь костяшками пальцев.
– Мсье!.. Вы напугали меня.
— По-моему, мы напугали друг друга.
Жан-Пьер выскользнул наружу, быстро притворив за собой дверь.
— Реджина наконец-то заснула, — прошептал он, поднося указательный палец к губам. — Этот ужасный шторм всю ночь не давал ей уснуть.
— Но ведь он послан нам — то есть вам — небесами, не так ли? Иногда мне кажется, что монсеньер способен управлять такими вещами.
— Тогда я сомневаюсь, что это послание небес. Не они являются источником его могущества.
