— Ладно, еще поговорим. Удачи.
* * *
На следующий день в 10:25 утра по вашингтонскому времени доктор Моррис Панов вышел вместе со своим охранником из госпиталя имени Вальтера Рида после сеанса психической реабилитации отставного лейтенанта, страдающего от последствий учений в Джорджии, из-за случившегося двумя месяцами ранее по его вине происшествия, унесшего жизни более двадцати подчиненных ему курсантов. Мо почти ничего не мог сделать; лейтенант был виноват в том, что слишком рьяно стремился выиграть соревнование по подготовленности курсантов и перестарался, так что теперь ему предстояло провести остаток жизни с чувством вины. То обстоятельство, что он происходил из богатой семьи черных родителей и окончил Уэст Поинт, не помогло. Большинство из двадцати погибших курсантов также были черными, и к тому же из необеспеченных семей.
Решая, что делать с пациентом, Панов посмотрел на охранника и неожиданно замер.
— Ты новенький, не так ли? То есть, я думал, что всех вас знаю.
— Так точно, сэр. Нас часто на некоторое время меняют, чтобы мы поддерживали форму.
— Ожидание предсказуемых событий — это может усыпить любого.
Психиатр направился по тротуару далее к тому месту, где его обычно ждала бронированная машина. Машина была незнакомой.
— Это не мой автомобиль, — в замешательстве произнес Панов.
— Садитесь, — приказал охранник, вежливо открывая дверь.
— Что?
Пара рук, высунувшихся из салона, схватила его, и человек в форме втащил его на заднее сиденье. К ним присоединился и охранник, зажав Панова между собой и вторым человеком. Они оба держали психиатра, и тот, кто все время сидел в машине, стянул с его плеча льняной пиджак и закатал короткий рукав летней рубашки. После этого он воткнул в руку Панова шприц.
— Спокойной ночи, доктор, — пожелал солдат с эмблемой медицинских войск на лацканах формы. — Звони в Нью-Йорк, — добавил он.
Глава 19
Боинг 747 авиакомпании «Эр Франс» кружил над аэропортом Орли в вечерней парижской дымке; он опаздывал на четыре часа двадцать две минуты из-за нелетной погоды в Карибском море. После того как пилот повел самолет на снижение, командир подтвердил диспетчеру разрешение на посадку, а потом переключился на специальную частоту и по-французски передал последнее сообщение в секретный коммуникационный пункт.
— Второй отдел, спецгруз. Пожалуйста, попросите встречающую сторону пройти в отведенную зону. Спасибо. Конец связи.
— Инструкции приняты и переданы, — последовал короткий ответ. — Конец связи.
Упомянутый выше спецгруз сидел у перегородки на левом кресле в последнем ряду салона первого класса; согласно совместным инструкциям Второго Бюро и Вашингтона, соседнее место было незанято. Охваченный нетерпением, раздраженный и так и не сомкнувший глаз из-за повязки на шее, Борн, на грани полного изнеможения, размышлял о событиях последних девятнадцати часов. Мягко говоря, все прошло не так гладко, как ожидал Конклин. Второе Бюро упиралось более шести часов, пока между Вашингтоном, Парижем и Веной, штат Виргиния, происходили напряженные телефонные переговоры. Загвоздка заключалась в том, что ЦРУ не могло организовать секретную операцию, не назвав имени Джейсона Борна, а это зависело только от Александра Конклина, который отказывался это делать, понимая, что связи Шакала в Париже простираются везде, за исключением разве что кухонь Тур-д’Аржан. Наконец, совершенно отчаявшись и прикинув, что в Париже настало время обеденных перерывов, Алекс по обычным телефонным линиям совершил несколько международных звонков в некоторые кафе на правом берегу Сены, и в одном из них на улице де Вожирар отыскал старинного приятеля из Второго Бюро
— Помнишь тинамэ и американца, который был моложе, чем сейчас, и оказал тогда тебе небольшую услугу?
— А, тинаму, птичка с маленькими крыльями и жестокими когтями! Да, это было отличное время, мы были молоды. А поскольку несколько постаревшему американцу пожаловали статус святого, то я его никогда не забывал.
— И не забудь сейчас, ты мне нужен.
— Это ты , Александр?
— Да, и у меня проблема с Бюро.
— Считай, что она уже решена.
Проблема действительно решилась, но вот погоду изменить было нельзя. Шторм, налетевший на центральные Подветренные острова два дня назад, был только прелюдией к тропическому ливню и ветру, пришедшим со стороны Гренадин; а за ними следовал еще один шторм. На островах начинался сезон ураганов, поэтому такая погода никого не удивляла, она просто была задерживающим фактором. Под конец, когда до разрешения на взлет оставалось очень немного времени, в крайнем правом двигателе была обнаружена неисправность; никто не роптал, пока неполадку искали, обнаружили и устранили. Однако на это потребовалось еще три часа.
За исключением мучивших Джейсона мыслей, полет прошел для него без происшествий; к размышлениям о том, что его ожидает — Париж, Аржентоль, cafe с провокационным названием «Le Coeur du Soldat», «Сердце солдата», примешивалось чувство вины. Это чувство было особенно острым во время короткого перелета из Монтсеррата в Мартинику, когда они пролетали над Гваделупой и островом Бас-Тер. Он знал, что под ним на расстоянии всего в несколько тысяч футов находились Мари с детьми, готовясь лететь обратно на остров Транквилити, к мужу и отцу, которого там уже не окажется. Его малолетняя дочь Элисон, конечно же, ничего не поймет, но Джеми поймет; его огромные глаза станут еще больше и затуманятся, когда пойдут разговоры о рыбалке и купании… а Мари — Господи, даже подумать страшно! Это невыносимо!
Она решит, что он ее предал, сбежал ради жестокого поединка с врагом из прошлого в еще одну свою чужую жизнь, которая больше не была их жизнью. Она будет думать так же, как и старый Фонтейн, пытавшийся убедить его увезти семью за тысячи миль от рыщущего Шакала, но они оба не могли его понять. Стареющий Карлос может и умереть, но на своем смертном одре он оставит наследство, завещание, в котором будет значиться смертный приговор Джейсону Борну — Дэвиду Веббу и его семье. Я прав, Мари! Попытайся меня понять. Я должен найти его, должен убить его! Мы не можем жить в персональной тюрьме всю жизнь!
— Мсье Симон? — растягивая гласные звуки, спросил рослый элегантно одетый пожилой француз с короткой седой бородой.
— Так точно, — ответил Борн, пожимая протянутую ему руку в каком-то узком пустынном коридоре в недрах аэропорта «Орли».
— Меня зовут Бернардин, Франсуа Бернардин, я старый сослуживец нашего общего друга Святого Алекса.
— Алекс говорил о вас, — сказал Джейсон, слегка улыбнувшись. — Имени, он, конечно, не называл, но сказал, что вы можете упомянуть о его причастности к лику святых. Так я должен был убедиться, что вы действительно его сослуживец.
— Как он? До нас тут доходили слухи. — Бернардин пожал плечами. — Обычные сплетни. Ранен в бесполезной Вьетнамской войне, спился, уволен, опозорен, возвращен обратно как герой Управления, — столько противоречивых известий.
