Джоэл осторожно побрился, а потом долго стоял под душем – значительно дольше, чем это приличествовало гостю. Выйдя из-под душа, он щедро натер темно-красной жидкостью лицо, шею и руки, отчего буквально в несколько секунд кожа его приобрела цвет бронзового загара. Оттенок был более естественным, чем когда он пользовался этим кремом раньше. Грим скрыл царапины, и лицо выглядело почти нормально. Теперь придется отказаться от темных очков – они будут только привлекать к нему внимание, особенно тех, кому поручено выслеживать его. Он еще раз вымыл руки, следя за тем, чтобы не осталось пятен на пальцах.
Послышался прерывистый звук звонка, и он замер, затаив дыхание, потом быстро завернул кран и стал прислушиваться, поглядывая на пистолет, лежавший на узенькой полочке под зеркалом. Звонок повторился и оборвался. Потом до него донесся голос старика хозяина, он разговаривал по телефону. Джоэл надел коротковатый халат, лежавший на кровати в его маленькой и безукоризненно чистой спальне, сунул пистолет в карман и направился по темному узкому коридору к “кабинету” старика, заваленному старыми журналами, книгами и отдельными газетными номерами, в которых красным карандашом были обведены статьи, повествующие о былых кровавых подвигах. На стенах висели гравюры и фотографии давно прошедших военных свершений, включая и человеческие трупы в самых различных позах. Каким-то странным образом это напомнило Конверсу “Непорочное знамя” в Париже, только здесь была представлена не слава войны, а ужас смерти. “Тут все честнее”, – подумал Джоэл.
– Ах, менеер, – сказал старик – огромное кожаное кресло целиком поглощало его щуплую фигурку; телефон стоял на полу рядом с ним. – Здесь вы в безопасности, в полной безопасности! Это Кабел, Кабел, natuurijk, подпольная кличка. Он ушел из отеля и сообщал о ходе операции. – Тощий голландец, которому было уже за семьдесят, с трудом выбрался из кресла и, выпрямившись во весь рост, расправил плечи – выживший из ума старик, играющий в солдатики. – Операция “Оснабрюк” развивается по плану! – выкрикнул он, как бы докладывая командиру. – Как и предвидела наша подпольно-разведывательная служба, противник попытался просочиться на интересующий нас объект, но был там скомпрометирован.
– Был – что?
– Был предан казни, менеер. С помощью провода, наброшенного сзади на шею. Шея сломана, следов борьбы нет. Улики с места компрометации убраны.
– Что вы сказали?
– Кабел очень силен для своего возраста, – сказал старик, усмехаясь, его увядшее лицо покрылось тысячью морщин, он расслабился. – Труп он вынес через пожарный выход сначала в переулок, а потом затащил в подвал и уложил у отопительных печей. Сейчас лето, значит, обнаружат его только через несколько дней – по запаху.
Конверс слушал эту речь, почти не вникая в ее смысл, внимание его привлекло одно слово: “компрометация”. Оказывается, в этом странном лексиконе, сохранившемся с давно ушедших времен, оно означало приведение в исполнение смертного приговора. Казнь… смерть… убийство!…
“Что сказали бы вы о компрометации некоторых весьма весомых фигур в отдельных правительствах?…” – слова Ляйфхельма.
“Это не сработает” – его слова.
“Вы не учитываете элемента внезапности. Аккумуляция! Резкое ускорение!” – это слова Хаима Абрахамса.
“О Господи! – подумал Джоэл. – Так, значит, вот о чем толковали генералы “Аквитании”? Убийства! Вот откуда неодобрительные взгляды в сторону израильтянина и его неожиданное отступление: “Это всего лишь мое соображение… Я даже не уверен, что это применимо”.
“Аккумуляция, резкое ускорение” – следующие одно за другим убийства национальных лидеров по всему миру, а также президентов и премьер-министров, вице-президентов и министров, обладающих властью мужчин и женщин. И тогда – правительства этих стран в состоянии хаоса. И все это – в течение нескольких часов, прямо на улицах, в состоянии всеобщей истерии и паники, когда смешаются жертвы и убийцы, и только командиры, призванные восстановить порядок, смогут удержать контроль над ситуацией. И этот день близится. Убийства!
Он должен вернуться в Германию. Он должен добраться до Оснабрюка и ждать звонка Вэл. Необходимо срочно оповестить Сэма Эббота.
Глава 29
Руками в наручниках, прикованных к общей цепи, – правое раненое предплечье обмотано грязной повязкой, – Коннел Фитцпатрик ухватился за подоконник маленького зарешеченного окна и выглянул наружу – на огромном бетонном плаце для парадов царила лихорадочная активность. На следующее утро после его пленения ему вместе с другими заключенными позволили заниматься на этом плацу физическими упражнениями – приятная возможность побыть один час вне бетонных бараков, а это, как он догадывался, и были самые настоящие бараки, принадлежащие заправочной станции для подводных лодок. Стапели, тянувшиеся вдоль берега, и подъемные механизмы были слишком малы для современных атомных чудовищ – “трайдентам” было бы слишком тесно у железобетонных пирсов; по-видимому, решил он, эта база обслуживала когда-то германский подводный флот.
Однако теперь она использовалась для подготовки грандиозного выступления против правительства ФРГ, как, впрочем, и большинства остальных законных правительств Запада. Это была тренировочная площадка “Аквитании”, где отрабатывалась ее стратегия и проводилась завершающая подготовка к массовым выступлениям, которые должны подвигнуть приспешников Делавейна к захвату власти из рук парализованных гражданских властей. Ставка делалась на убийства, наглые и открытые, которые должны были вызвать волну насилия.
На плацу команды из четырех-пяти человек каждая действовали то вместе, то рассредоточившись в толпе, насчитывающей, возможно, не меньше сотни человек. В конце площадки возвышалась бетонная платформа высотой семь и шириной примерно тридцать футов, на которой были выставлены в ряд манекены – одни стояли, другие сидели на стульях, глядя перед собой безжизненными стеклянными глазами. В центре каждой фигуры – и женской, и мужской – находился кружок из пуленепробиваемой сетки, за которым по команде инструктора зажигался яркий желтый свет, хорошо видимый в лучах послеполуденного солнца. Это указывало, какой манекен должен стать мишенью для данной команды. Попадания фиксировались на табло с помощью электронных устройств на высокой каменной кладке за каждой фигурой на платформе: красный свет – смерть, синий – ранение. Красный считался положительной отметкой, синий – нет.
Из репродуктора доносились визгливые команды, в которых менялись только цифры. Команды отдавались на девяти языках, из которых Коннел понимал четыре. Слова были одни и те же:
“Тридцать дней до часа “икс”! Главное – точность! Спасение – в поражении цели! Промах – смерть!…”
“Одиннадцать дней до часа “икс”! Главное – точность!…”
“Восемь дней до часа “икс”! Главное…”
Каждый из команды стрелял по своей цели, разнося на куски муляжные черепа и превращая в решето муляжные грудные клетки и животы, иногда он действовал индивидуально, иногда – в составе своей команды. Каждое точное попадание сопровождалось одобрительными возгласами зрителей. Выстрелившие тут же сливались с толпой, на смену им выкупала новая команда из бывших зрителей – процесс убийства отрабатывался с последовательностью и быстротой. Так оно и шло – час за часом, толпа реагировала на “убийства” криками одобрения, после чего оружие перезаряжали для стрельбы по ярко окрашенным манекенам. Примерно каждые двадцать минут безжизненные фигуры, разнесенные на куски, заменялись новыми. Не хватало только потоков крови и массовой истерии.
