В один из таких вечеров, когда до регистрации оставалась всего неделя, в квартиру решительным шагом вошел чуть запыхавшийся Ринго.
— Одевайся, поехали, — кинул он Нилу.
— Куда? Зачем?
— Надо у родственника вещички забрать.
— В такое время? Полночь скоро.
— Он завтра утром уезжает.
— А я тебе зачем?
— Нести поможешь. Вещей много. Они довольно долго ехали на метро, потом еще шли куда-то по унылым улицам, застроенным одинаковыми длинными девятиэтажками.
Та, возле которой остановился Ринго, ничем от других не отличалась.
— Жди здесь, — бросил он, показывая на сырую скамейку у крайнего подъезда.
— Так ведь мокро…
— Ну, пройдись. Только недалеко. Я скоро. Он исчез в подъезде.
В одной умной книжке Нил вычитал, что труднодоступное в теории понятие относительности времени знакомо каждому в обыденной практике. Сколько длятся пять минут, когда вы ждете любимую на назначенном свидании, и сколько — когда вы на это самое свидание опаздываете? И то обстоятельство, что ждал он отнюдь не любимую, бега времени не убыстряло. Нил выкурил три сигареты подряд, начал четвертую, закашлялся и выкинул в лужу. Прохудившаяся правая подметка не хуже насоса закачивала воду с мокрого тротуара. «Простуда обеспечена, — обреченно подумал он. — А может, ну его на фиг, этого Ринго, и без меня справится, на метро бы только успеть».
Нил дошел до соседнего дома, столь же безликого и длинного, и сообразил, что совершенно не представляет себе, где метро. Фонари на широком безымянном проспекте горели через два на третий, прохожих в этот мрачный, поздний час не было, из транспорта — лишь редкие стремительные автомобили.
— Тьфу! — сказал Нил и двинулся поскорее назад, пока окончательно не потерял ориентировку и мог еще найти подъезд, где расстался с Ринго.
А вот, кстати, и он. Стоит у той самой скамейки, поставив на нее две объемистые сумки.
— Ну, где черти носили? — сердито спросил Ринго, завидев Нила. — Я же сказал: жди здесь. Ладно, бери сумку — и ходу. Последнюю электричку пропустим.
Не пропустили. Ринго развалился на скамейке в пустом вагоне, закурил и с ухмылкой поглядел на Нила.
— Родственничек-то ничего попался, не бедный. Реализую, потом и вам с Линдой деньжат подкину. Вроде как приданое.
— Что за родственник? — внезапно насторожившись, спросил Нил.
— Дедушкин двоюродный брат. В Ростове зажмурился, наследство оставил. Я его и не знал совсем;
— А-а. — Нил мгновенно успокоился. — Слушай, но это же твое имущество. Нам чужого не надо.
— Бери, пока дают. Куда мне, солить, что ли? Деньги — грязь. Но без них тускло. А я не хочу, чтобы мои друзья жили тускло.
— Ринго, — прочувствованно сказал Нил. — Будь моим свидетелем на свадьбе.
Ринго прыснул в кулак.
— Ты что?
— Спасибо, конечно, только извини, старик, не могу.
— Почему? — обиженно спросил Нил.
— Я на этот день уже приглашен в свидетели.
— Кем?
— Линдой.
Жених был весь в белом, зато невеста!.. С белокурой, чуть завитой головы эффектно ниспадала черная фата, черный кружевной подол подметал загсовский ковер, на плече, вцепившись коготками в черный газовый шарфик, ошалело таращился крошечный черный котенок. Присутствующих было немного: Ринго с Катей, Джон с Йоко, казавшиеся в этом зеркально-хрустальном зале особенно пыльными, успевшие уже залить глаза Ларин с Пушкаревым, чуть особняком — сияющая, как всегда безупречная Таня Захаржевская, из чувства высшей симметрии и поэтической справедливости приглашенная Нилом в свидетели. Родственники представлены бабушкой, сидящей с каменным лицом, и накануне нагрянувшими из Мончегорска родителями Линды — тощей, с грубоватыми чертами мамашей в бесцветном перманенте и блудным папашей — маленьким, щуплым, с редкими волосенками, наискось зачесанными на плешь. Неожиданно для всех они явились во всей красе, да не куда-нибудь, а прямо на квартиру к Ольге Владимировне, знакомиться и брататься с новой — и такой знаменитой! — родственницей. Явились прямо с поезда, с вещами, в девятом часу утра. Рассчитывали, видимо, и остановиться у нее на правах родни.
Но с братанием, как и следовало ожидать, не получилось. Примадонна, встретившая гостей в халате, с холодной снисходительностью выслушала заискивающие речи сватьев, не предложила им ни раздеться, ни выпить чаю, а прямо из прихожей позвонила администратору и распорядилась снять в приличной гостинице двухместный номер. «На какой срок?.. Трех суток вам достаточно, надеюсь?»
Этой сцены Нил не наблюдал, знал о ней в изложении Линды, которая, в свою очередь, услышала о ней от уязвленной матери. К его приходу из университета будущая теща немного отошла от утренней обиды, осыпала его комплиментами, но разглядывала при этом так, будто старалась высмотреть какие-то тайные изъяны и пороки. Он держался спокойно, вежливо отвечал на ее вопросы, при этом в голове у него складывался будущий диалог с такими же, как он, женатиками: «А у моей тещи, братцы, есть одно достоинство, перевешивающее все недостатки». — «И какое же?» — «Тысяча верст, разделяющие нас».
Тесть сидел в углу, ерзал, блудливыми глазками поглядывал на часы, за время смотрин не проронил ни слова, а потом так же молча встал и покорно поплелся за своей дорогой половиной, намеревавшейся совершить тур по ленинградским магазинам…
— Теперь можете поцеловаться! — закончив ритуальную речь о ячейке социалистического общества, милостиво позволила регистраторша, толстая дама в блестящей блузке.
Нил повернул лицо к Линде, наклонил голову. Черный котенок на ее плече вдруг встрепенулся и когтистой лапкой царапнул Нила по носу…
— Ой, прости, милый, окошко закрывала, халатом зацепила, — сказала медсестра. — Ты тоже хорош — совсем палату выморозил. Курил, что ли?
— Курил, — признался Нил. — Бессонница одолела…
— Не положено. Завтракать пойдешь?
— Не знаю… Мне б больничный поскорее, залежался я у вас.
— Это после десяти. У главврача.
Глава третья
Призрак Гименея
I
Нил стоял перед витиеватым домом, во всем облике которого запечатлелась борьба ядовитейшего русского модерна с буржуазной прилизанностью, и предавался раздумьям. Что предпочесть — физически утомительное восхождение до собственных дверей или чреватый морально-психологическими издержками маршрут, пролегающий через территорию соседей? Сейчас, пожалуй, общение будет свыше его сил, а вот небольшая нагрузка на ноги и дыхалку пойдет только на пользу. Отвлечет, быть может… Нил вздохнул и двинулся в подворотню, ведущую в третий двор.
Путь его пролегал через проходные парадные, мимо помойки, на черную лестницу, крутым винтом уходящую под самую крышу. Тусклые лампочки на лестнице горели через три на четвертую, некоторые марши приходилось преодолевать на ощупь, задевая ведра с пищевыми отходами и постоянно поскальзываясь на кошачьих каках и гнилых очистках. Пару раз пришлось остановиться, передохнуть, отдышаться. Недолго, несколько секунд — невыразимые лестничные благовония гнали дальше, не позволяя расслабляться.
