— Не вернулся, — поправил Эмблер. — Пришел к вам.
— Нам объявили, что вы очень опасный человек. Сумасшедший.
Он снова посмотрел на револьвер. Почему она не сняла его с полки? Почему не вооружилась, если считает гостя опасным? Скорее всего револьвер лежит там давно, и положил его туда кто-то другой. Муж или любовник. Оружие не мужское, слишком маленькое. Такое мужчина мог бы купить для своей девушки. Причем не каждый мужчина.
— Но вы же не поверили им, верно? В противном случае не впустили бы опасного сумасшедшего в свой дом. Тем более что живете вы одна.
— Почему вы так в этом уверены?
— Расскажите мне о своем бывшем, — предложил вместо ответа Эмблер.
Она пожала плечами.
— Вы же так много знаете, расскажите сами.
— Попробую. Он бывший военный.
Лорел удивленно посмотрела на него и кивнула.
— Да, верно.
— Воевал. Может быть, немного не в себе, — продолжал Эмблер, кивком указывая на револьвер. — Что-то вроде легкой формы паранойи.
Она побледнела и снова кивнула.
— Хорошо. Попробуем разобраться. Вы медсестра в психиатрической клинике закрытого типа. Почему вы там оказались? Может быть, потому, что ваш приятель вернулся домой после очередной командировки — из Сомали или Ирака — не совсем здоровым? Может, у него начались проблемы с психикой?
— Посттравматическое психическое расстройство, — тихо сказала Лорел.
— Вы пытались лечить его. Надеялись, что он придет в норму.
— Пыталась. — Голос ее дрогнул.
— И у вас ничего не получилось. Но не потому, что вы плохо старались. Что делать? Вы поступаете в медицинское училище, скорее всего в военное медицинское училище. Вам предлагают специализацию, вы соглашаетесь, с жаром беретесь за учебу, а так как вы умны и прилежны, то все идет хорошо. После учебы вас направляют в одно из закрытых учреждений комплекса Уолтер-Рид. В клинику на Пэрриш-Айленде.
— Складно получилось, — резко бросила Лорел, явно недовольная, что стала предметом исследования.
— Вы добры, в этом источник ваших проблем. Как говорится, ни одно доброе дело не проходит безнаказанно.
— Так вы для этого сюда явились? — Она напряглась. — Чтобы наказать меня за помощь?
— Господи, конечно, нет!
— Тогда какого черта...
— Я пришел, потому что... — Мысли кружились, и Эмблер не знал, что ответить. — Может быть, потому, что меня кое-что беспокоит. Я боюсь, что... Вдруг они были правы? Вдруг я самый настоящий сумасшедший? Вы единственный человек из всех, кого я знаю, кто воспринимает меня как нормального.
Лорел медленно покачала головой, но Эмблер видел — страх покидает ее.
— Хотите, чтобы я определила, больной вы или нет? Нет, я не считаю вас психически больным. Но мое личное мнение совершенно ничего не значит.
— Для меня — значит.
— Хотите кофе?
— Только с вами.
— Растворимый устроит?
— Меня устроит любой.
Она пристально посмотрела на него, и у Эмблера в не первый уже раз возникло ощущение, что ее взгляд проникает в самую его душу, туда, где прячется его "я".
Они сидели вместе на кухне, пили кофе, и Эмблер вдруг понял, зачем пришел. В ней было то, в чем он отчаянно нуждался, чего ему недоставало, как недостает ныряльщику воздуха, — тепло и человеческое сочувствие. Рассказ Осириса о мнемоническом наложении и прочих средствах психологического контроля поколебал его уверенность в себе: казалось, земля ушла из-под ног. А жестокое убийство слепого оперативника только подтвердило правоту сказанного им.
Другие видели в нем профессионала, услуги которого можно купить; Лорел же была единственным в мире человеком, верившим в него — неважно по каким причинам — так, как он хотел бы верить в себя сам.
Ирония судьбы: медсестра психиатрической клиники, свидетель его деградации, была одновременно и свидетелем его здравомыслия.
— Я вас понимаю, — медленно сказала Лорел, — как понимаю саму себя. И при этом я знаю, что мы совершенно разные. — Она на секунду закрыла глаза. — Но у нас есть и что-то общее. Не знаю что, но есть.
— Вы мой порт, мое пристанище в шторм.
— Порой мне кажется, что порты сами притягивают к себе бурю.
— Добродетель по необходимости?
— Что-то в этом роде. Кстати, с ним это случилось после «Бури в пустыне».
— С вашим бывшим.
— Да, с моим бывшим мужем. Бывшим морским пехотинцем. Знаете, такое остается навсегда. Он ушел из армии, но так и остался морским пехотинцем. Служба повлияла на него даже больше, чем то, что случилось в Ираке. Как будто поставила неизгладимую печать. И что все это значит? Что я просто притягиваю к себе неприятности?
— Вы познакомились с ним уже после?
— Нет. Мы встретились давно. Еще до войны. Потом он побывал там и вернулся уже другим. Очень сильно изменился.
— И не в лучшую сторону.
— Начал пить. Много пить. Начал бить меня. Нечасто.
— Это дела не меняет.
— Да. Я пыталась помочь, думала, что все можно исправить, что надо только очень хотеть и очень любить.
Я очень его любила. И он тоже любил меня. Любил и хотел защитить. У него развилась паранойя, ему повсюду мерещились враги. Но боялся он не за себя, а за меня. Жаль, ему и в голову не приходило, что если я кого и боялась, то только лишь его. Тот револьвер на полке... Он сам его купил и положил туда. Требовал, чтобы я научилась им пользоваться. А я все время забывала, что у нас есть оружие. Но иногда... иногда я все же подумывала, что, может быть, придется применить револьвер...
— ... против него.
Лорел закрыла глаза и неловко кивнула. Некоторое время они молчали.
— Вот мне и вас вроде бы надо бояться, а не боюсь. Почему? Меня даже пугает, что я вас не боюсь.
— Вы такая же, как я. Вы доверяете инстинктам.
Она развела руками.
— И что? Много мне от этого пользы? Посмотрите, как я живу.
— Вы хороший человек, — просто сказал Эмблер и, не думая, протянул руку и дотронулся до ее пальцев.
— Это вам инстинкт подсказывает?
— Да.
Женщина с карими в зеленую крапинку глазами покачала головой.
— Теперь ваша очередь. Кто вам помогает избавляться от стрессов?
— Мой образ жизни не располагает к глубоким отношениям. Как, впрочем, и к неглубоким. Трудно хранить верность человеку, который исчезает на несколько месяцев, пропадает где-нибудь на Шри-Ланке или Мадагаскаре, в Боснии или Чечне. Трудно заводить друзей, зная, что за ними установят наблюдение, а их связи и личную жизнь будут изучать под микроскопом. Ничего особенного, обычное дело, но если вы работаете по особо засекреченной программе, каждый гражданский контакт означает, что либо вы используете его, либо он использует вас. Отсюда подозрительность, недоверие, страх. Такая жизнь хороша для одиночки. В такой жизни приемлемы только отношения с заранее проставленной датой истечения срока употребления, как на картонке с молоком. Такова цена. Такова жертва, на которую вы соглашаетесь. Но зато, как считается, вы становитесь менее уязвимым.
