— И у нее осталась только ты.
— Единственная надежда? — Она горько усмехнулась. — Да. А когда я получила первый в своей жизни «Оскар» и поблагодарила ее перед миллионами телезрителей... в общем, ее мечты сбылись.
— Она умерла? — мягко спросил Эмблер. — Они оба умерли?
— Думаю, она никогда в жизни не испытывала такой гордости, как в тот день, когда увидела меня в роли Марии в школьной постановке «Вестсайдской истории». — Эмблер, даже не глядя на Лорел, знал, что в глазах у нее выступили слезы. — Я и сейчас слышу, как отец свистел и стучал ногами, когда опустили занавес. Они поехали домой, и вот тогда это случилось.
— Можешь не рассказывать, Лорел.
Слезы уже катились по ее щекам и капали на подушку.
— В одном месте, на перекрестке, дорога обледенела, а перед ними шел мусоровоз. Водитель притормозил, а отец не заметил. Он уже выпил пару бутылок «Миллера», и они оба были счастливы, так веселы, что за дорогой и не следили. Ехали на папином рабочем грузовике, и в кузове лежали ящики с оборудованием. Когда они врезались в мусоровоз, все эти ящики полетели вперед. Их просто раздавило. Пару дней лежали в коме в больнице, а потом умерли оба, почти одновременно.
Она зажмурилась, сдерживая слезы.
— Может быть, это меня и изменило. А может быть, и нет. Но оно стало частью меня, понимаешь? Как капля диоксина в водозаборе.
Эмблер знал, время лечит, но есть раны, которые так никогда и не заживают окончательно. Знал он и то, почему ей так важно было рассказать ему обо всем. Она отчаянно хотела, чтобы он не только знал, какая она, но и как стала такой. Ей нужно было поделиться с ним своей сущностью. Тем, что складывалось из сотен тысяч мозаичных плиток, из сотен тысяч случаев и воспоминаний, но при всем том оставалось единым целым, тем, что не ставилось под сомнение и не могло распасться на части, — ею самой.
Он ощутил в себе что-то, что далеко не сразу распознал как зависть.
* * *
Пекин
Возможно ли, укрывшись от опасности, не чувствовать себя взаперти, не страдать от изоляции? Для Председателя Лю Аня этот вопрос был чем-то вроде коана
[8]
. Город в городе, каким был Императорский дворец, часто казался ему отрезанным от мира. Подобно пребывавшему в ссылке императору Гуансюю, Председатель не раз спрашивал себя, а не заточен ли он в позолоченную или, по крайней мере, лакированную клетку. И все же было бы эгоистично не принять хотя бы элементарные меры предосторожности: ставки слишком велики, гораздо выше, чем его жизнь. Как же быть? Согласиться с теми, кто предлагает отказаться от поездок за границу? Воздержаться от запланированного выступления на Всемирном экономическом форуме в Давосе? Никогда. Прислушавшись к голосу страха, он собьется с ритма, потеряет инициативу, необходимую для проведения реформ. Председатель посмотрел в окно. Зимой оба искусственных моря, Северное и Южное, выглядели застывшими, сонными, как глаза убитого великана. Лю Ань поежился, словно ощутив зловещий пульс истории.
Да, его первоочередная забота — обеспечить выполнение намеченной программы, защитить то, что останется после него. Даже ценой собственной жизни. Было бы глупо приносить первое в жертву второму. Если его смерть откроет новую эру, эру свободы и демократии, к чему он страстно стремится, то так тому и быть — лишь бы хватило мужества достойно ее встретить. Впрочем, в данный момент достижению цели он мог бы содействовать скорее живой, чем мертвый, и это не было пустым тщеславием. Да и какое тщеславие, если есть «хитрый крестьянин». Его острого языка побаивались все, шепчась втихомолку, что язык-то острый оттого, что его слишком долго приходилось прикусывать. Так или иначе, но старик действительно никого больше не боялся.
Председатель обвел взглядом собравшихся за черным лакированным столиком — знакомые лица со знакомым озабоченным выражением.
Особенно угрюмым выглядел в это утро Сяо Тань, шеф Второго управления Министерства государственной безопасности.
— Есть новая информация, — сказал он.
— Достоверная или просто новая? — беспечно поинтересовался Председатель.
— Боюсь, и достоверная, и новая. — Товарищ Сяо был явно не расположен шутить, но, впрочем, он вообще отличался серьезностью. Достав из тонкой папки несколько фотографий, контрразведчик показал их Председателю, потом раздал другим.
— На снимке человек, известный нам как Таркин. Фотография была сделана в Канаде, на встрече министров стран «Большой семерки». Обратите внимание на запись времени — через несколько минут был убит один из членов европейской делегации. Курт Золлингер. Наш друг. Активно занимался подготовкой экономического соглашения, нацеленного на развитие торговли между нашей страной и Европейским Союзом.
Сидевший слева от Лю Аня человек с тихим, вкрадчивым голосом, занимавший должность специального советника по вопросам внутренней безопасности, покачал головой.
— Когда древесная сова убивает курицу, хороший крестьянин берется за оружие.
— Я думал, древесные совы — исчезнувший вид, — сухо заметил Председатель.
— Еще нет, но скоро исчезнут, если не принять мер по их защите. У тебя есть с ними кое-что общее, — фыркнул Ван Цай, седовласый наставник Лю Аня, и его большие, водянистые глаза мигнули за стеклами очков в металлической оправе.
— А вот еще одна фотография Таркина, — продолжал товарищ Сяо, — сделанная в Люксембургском саду, в Париже, за несколько минут до убийства генерального директора МАГАТЭ, Бенуа Дешена. Доктор Дешен, как выясняется, готовил доклад, в котором собирался опровергнуть обвинения в распространении атомного оружия, выдвигаемые в адрес нашего правительства.
Седоволосый советник по безопасности, и без того пребывавший в не лучшем расположении духа, нахмурился.
— Будущая безопасность Китая под прицелом убийцы.
— Вопрос в другом, — сказал Председатель. — Почему?
— Ты оптимист. Вопрос может быть и таким: когда? — Товарищ Сяо положил перед Лю Анем две фотографии Таркина, сделанные на площади в Чжаньхуа. — Это тоже он.
— Но я вижу двух разных людей!
— Нет. Наши эксперты-физиогномисты изучили те характеристики обоих лиц, которые невозможно изменить хирургическим путем — расстояние между глазами, расстояние от глаза до рта и так далее, — и пришли к выводу, что здесь один и тот же человек. Он изменил внешность, вероятно, чтобы обмануть своих врагов. Есть данные о том, что, сделав пластическую операцию, Таркин вышел из-под контроля. Согласно другим сведениям, он остается на правительственной службе.
— На правительство можно работать по-разному, — проворчат старик.
Председатель бросил взгляд на часы.
— Информация принята к вниманию. Спасибо. Но я не могу опаздывать на встречу с Промышленным комитетом НОАК. Им бы это не понравилось. — Он поднялся, коротко кивнул и вышел из-за стола. — Извините.
