Ночью церковь выглядела совсем иначе. Тени искажали все очертания. Храм освещался византийской масляной лампой и болтающейся на проводе голой электрической лампочкой. Как обычно, новое и старое соседствовали между собой, но это соседство неприятно резало глаз: вместо того, чтобы гармонично объединяться, отдельные элементы враждовали. Обставлена церковь была без пышности, помещение казалось практически пустым. Большая картина, изображающая Деву Марию, иконостас, кафедра, грубые деревянные скамьи и, само собой, исповедальня. Дважды в неделю Картли приходил сюда за отпущением грехов. Так как священников он содержал за свой счет, они были только счастливы потворствовать его благочестивой привычке, свидетельствующей об искренней набожности.
Ровно в семь минут первого он открыл дверь исповедальни и присел на узкую скамейку. Через переплет деревянной решетки он увидел профиль священника и узнал его. Отец Шота. Хорошо. Они с отцом Шотой проводили долгие часы в беседах об истории православия в Грузии.
Апостол Андрей, брат Петра, приехал в Грузию, чтобы проповедовать Святое Евангелие, и привез с собой нерукотворную икону Пресвятой Богородицы, которой приписывалось божественное происхождение. С того времени Богородица считалась покровительницей Грузии. Впоследствии на развитие привившегося в Грузии православия оказала колоссальное влияние Византия. Картли, ревностному любителю истории, нравилась идея возвращения его веры к ее истокам; круг замкнулся, конец пути стал новым началом.
— Отпустите мне грехи, святой отец, ибо я грешен, — начал он.
Отец Шота откликнулся:
— Смотри, сын мой, сам Христос стоит незримо рядом с тобой, принимая твое покаяние. Не стыдись и не бойся, ничего не утаивай от меня, признай, в чем согрешил, и получи прощение от господа нашего Иисуса Христа. Се, его святой лик перед нами…
Внезапно деревянный экран разлетелся вдребезги под сокрушительным ударом. Острые обломки попали в лицо Картли, он инстинктивно поднял руки, защищаясь, и тут же вынужден был подхватить вывалившегося в образовавшуюся дыру человека.
— Отец Шота! — выкрикнул он.
Веки священника судорожно трепетали, на губах пузырилась розовая пена; он пытался что-то сказать, но тщетно… Картли почувствовал, как медленно сочится под ладонями кровь, теплая, вязкая, в нос ему ударил сладковатый, тошнотворный запах. Обхватив святого отца за плечи, он всматривался в его лицо, напрасно ища признаки жизни. Он не был готов к атаке, когда дверь за его спиной распахнулась.
Полуобернувшись, он нечетко, краем глаза увидел, как мелькнуло за его спиной ухмыляющееся лицо. В следующую секунду его искалеченную правую руку пригвоздила к дощатой стене исповедальни длинная заточка, с отвратительным хрустом вошедшая в ладонь. Не обращая внимания на боль, Картли попытался ударить нападавшего левой рукой, но отец Шота навалился на него всем своим весом, так что он был практически беспомощен.
Деймон Корнадоро вытащил кинжал, сгреб в кулак волосы на затылке священника.
— Нет! — крикнул Картли. — Ради всего святого, пощадите его!
— Пощадить? С какой стати? Он же предал тебя, Картли. Это он сказал мне, что ты придешь сюда сегодня ночью. — С мастерством хирурга Корнадоро полоснул острием кинжала по горлу святого отца. Приставив колено к пояснице мертвеца, он грубо толкнул его, и тело рухнуло на Картли, заставив того вжаться в скамью. Противоестественно вывернутая голова священника откинулась назад, на лице застыло выражение изумленного ужаса.
— Ловко ты солгал, Картли. — Корнадоро нагнулся над ним. — Думал, я не узнаю?
Картли молча смерил его холодным, бесстрастным взглядом. Шок от произошедшего уже прошел. Жестокость Корнадоро не выбила его из колеи, он видал вещи и похуже. Но он знал, что боль этой потери надолго останется с ним.
— Хочешь узнать, как я тебя разоблачил?
Картли плюнул в ухмыляющееся лицо. Он знал, как обращаться с любителями смерти. Видит бог, ему пришлось навидаться их предостаточно. Покажи им, что ты боишься, и они примутся слизывать этот страх, точно взбитые сливки. Рот Корнадоро растянулся в подобии улыбки.
В выражении его лица появилось что-то новое, невыразимо отталкивающее… с ужасом и отвращением Картли увидел, как исказила его черты недвусмысленная похоть.
— Мне рассказала обо всем Ирема. Да, да. Твоя обожаемая дочурка, твое бесценное сокровище. — Лицо Корнадоро было в каких-то дюймах от глаз Картли, вкрадчивый тон его голоса как нельзя лучше подтверждал ужасную истину. — Какие у нее высокие, крепкие маленькие груди, с темными сосками…
Картли судорожно дернулся, пытаясь высвободиться.
— Лживый подонок!
— А это родимое пятно над левым бедром, как татуировка, даже лучше, — очень, очень сексуально, если ты понимаешь, о чем я…
— Я убью тебя! — взорвался Картли, бешено сверкая глазами. Кровь ударила ему в лицо.
— Но самое лучшее, Картли, это как она трахается.
Корнадоро плотоядно облизал губы. Ошеломленный, раздавленный убийственной правдой, Картли молча смотрел в насмехающееся, распутное лицо.
— Как дикое животное, обвивая меня ногами, прося еще и еще. Клянусь, она могла бы вымотать и жеребца.
Картли отчаянно закричал, как кричали его древние предки на полях сражений. Ухватившись левой рукой за пригвоздивший его к стене шип, он вырвал его, освободившись. Брызнула кровь, но Картли ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме слепой животной ярости. Где-то на краю сознания внутренний голос взывал к осторожности, к благоразумию, но это слабое эхо заглушал исступленный грохот крови в висках.
— Ну же, давай, — почти пропел Корнадоро, пренебрегая угрозой, когда Картли поднял здоровую руку и замахнулся заточкой, — смелее, вперед…
Острие вошло в его плечо, проткнуло кожу, дойдя до мышц. Грузин оказался намного сильнее, чем полагал Корнадоро. Картли подался вперед, погружая заточку все глубже в плоть врага, пытаясь повернуть ее, расширить рану. Корнадоро ударил противника по уху кулаком с такой силой, что его голова мотнулась в сторону. Этот удар лишал способности соображать и действовать самых выносливых бойцов. Пока Картли, выпучив глаза, отчаянно боролся с дурнотой, пытаясь остаться в сознании, Корнадоро попытался отобрать у него заточку.
Подчиняясь инстинкту выживания, Картли высвободил придавленное трупом колено и с размаху заехал Корнадоро в пах. Его противник, согнувшись, заслонился одной рукой, ребром другой рубанув по шее Картли в том месте, где пульсировала сонная артерия. Он вложил в это движение всю свою мощь, а затем выдернул из руки грузина заточку, перехватил ее и всадил в грудь — точно посередине, под костью. Глаза Картли широко распахнулись, но он не издал ни единого звука, хотя Корнадоро знал точно, что он испытывает нестерпимую боль. Его невероятная воля к жизни поразила даже Корнадоро с его зловещим опытом. Последний подарок судьбы, загадочный и непостижимый.
— Я знаю, какой вопрос занимает твои мысли, Картли, — произнес Корнадоро. — Но мной движут не религия, не политика и не национализм.
