Браво засмеялся. Дженни слабо улыбнулась — это было все, на что у нее хватило сил.
— Что теперь будет, Браво?
— Теперь? Когда сокровищница в моих руках, ты имеешь в виду? — Он посмотрел в ее серьезные глаза. Она больше не улыбалась. Шутки кончились. Браво понял, что ей нужны ответы, нужны не меньше, чем ему самому. Вот почему он не сомкнул век с тех пор, как привез Дженни в клинику. Ему было о чем подумать, а после он долго разговаривал по телефону…
— Я говорил с сестрой. Эмма — наш связной, у нее налажены контакты со всеми членами ордена, на всех уровнях. Они проголосовали и выбрали меня новым великим магистром.
Ее глаза изумленно раскрылись.
— А как же Совет?
— Совет будет помогать мне, как это было столетия тому назад. Разумеется, нам нужны новые члены Haute Cour. Первой я назначу тебя.
— Меня?..
Он снова тихо засмеялся.
— Тогда в Совет должна войти одна венецианская монахиня, ее зовут Арханджела…
— Затворница? Да, я слышал о ней. — Он кивнул, соглашаясь. — Пришло время признать заслуги женщин ордена и наконец открыто использовать их идеи, ум и интуицию…
— Куда мы отправимся из Трапезунда, Браво?
— Дженни, тебе нужно поспать. Скоро утро…
— Нет, я не засну, пока не услышу ответа.
Сидя возле нее в полумраке больничной палаты, он задумался. Это был хороший вопрос. Собственно, именно это сейчас имело первостепенное значение. Полночи он провел, раздумывая над тем, что предстояло сделать в ближайшее время.
— Прежде всего, мы с тобой перевезем сокровищницу в более безопасное место. Похоже, мне понадобится немалое время, чтобы познакомиться с ее содержимым и понять, какова в действительности сила ордена. Мы должны продолжить дело, начатое моим отцом. Даже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, мир меняется, меняется ежесекундно и, боюсь, не к лучшему. Впереди новая война, Дженни. Она уже началась. Отец видел это, как теперь вижу я. Религиозная война… она затронет весь мир, все народы, если только мы не сумеем изменить ход событий. Фундаменталисты жаждут истребления иноверцев. Христиане с одной стороны, мусульмане с другой, и обе стороны не остановятся ни перед чем. Этого нельзя допустить, верно?
— Верно, — сказала Дженни. — Нельзя…
— Тогда ты поможешь мне, — он говорил так увлеченно, что, казалось, воздух вокруг искрился. — Первым делом нужно связаться со всеми верными нашему делу служителями церкви, членами древней сети преданного ордену духовенства, которых долгие годы поддерживал отец.
Дженни улыбнулась. Она услышала то, что так хотела услышать, но ответила ему уже во сне.
Калиф приехал в машине скорой помощи вместе с двумя санитарами, которые немедленно отправились за Дженни, вооружившись носилками. Браво показал им дорогу и вернулся на узкую улочку, чтобы как следует поприветствовать друга. На плечо Калифа был наложен бандаж, рука загипсована, но выглядел он совершенно счастливым.
— Твой звонок был просто как манна небесная. Я так рад, что снова в деле!
Они крепко обнялись, словно братья после долгой разлуки.
Калиф нахмурился.
— Как она?
— Все в порядке. Дженни справится, она молодец.
Только теперь Браво заметил еще одну фигуру, стоявшую в тени на противоположной стороне улицы. Не сразу он узнал старого священника из церкви Сан-Николо в Венеции, которому отдал изготовленную отцом монету. Дженни тогда еще сомневалась, разумно ли он поступил, доверившись незнакомцу. Но Браво почему-то был уверен, что может ему доверять…
Блестящие черные глаза вновь с живым интересом смотрели на Браво. И все же что-то изменилось. Он больше не чувствовал себя ребенком под взглядом этих глаз, как тогда, в Сан-Николо.
В дверях появились санитары с Дженни на носилках. Всего на несколько секунд они задержались возле Браво. Он наклонился, прикоснулся губами к ее губам.
— Я буду рядом с тобой, — шепнул он ей. — Всю дорогу домой.
Санитары затащили носилки в машину, вслед за ними внутрь залез Калиф. Водитель сидел за рулем, сосредоточенно изучая заусеницы на руках. Где-то неподалеку на залитой солнцем улице залаяла собака, и снова все смолкло. Никого вокруг, только они вдвоем.
Священник перешел через дорогу.
— Я вас знаю, — сказал Браво с трепетом в голосе. — Я отдал вам золотую монету в церкви Сан-Николо, в Венеции…
— Ты не использовал Квинтэссенцию, верно?
Браво почувствовал на себе пристальный взгляд. Старый священник говорил на трапезундском наречии, но Браво подозревал, что с таким же успехом это могла быть латынь, или греческий, или любой из древних языков.
— Нет, — ответил он на том же языке.
— Почему? У тебя был повод.
— Но не причина.
Священник был облачен в длинную черную накидку, голову венчала белоснежная седая грива. Шею обвивала короткая цепочка, а на цепочке висел ключ. Близнец того ключа, что оставил ему отец, ключа от подлинной сокровищницы, в которой веками хранились тайны ордена. Запасной ключ, хранившийся у Джона Молко. Значит, отец передал его священнику…
Священник едва заметно склонил голову набок.
— Я долго ждал этой минуты.
Браво глубоко вдохнул. Он понимал, что перед ним — живая история.
— А если бы я открыл пузырек?
Священник улыбнулся.
— Пробка была залита воском, но за прошедшие столетия воск растрескался. Когда твой отец открыл сосуд с Квинтэссенцией, он обнаружил, что содержимое испарилось.
Браво замер, ошеломленный. Сердце грохотало в груди, словно кузнечный молот.
— Он пытался спасти мою мать…
— Хотя я предостерегал его. — Священник сцепил вместе пальцы рук. — Он хотел стать великим магистром. Идея сама по себе верная, но он не подходил для этого. Теперь ты знаешь, почему.
Браво опустил голову, собираясь с мыслями. Потом поднял глаза и спросил:
— Что я должен сделать с Заветом?
Священник по-прежнему спокойно и пристально смотрел на Браво. Он ни разу даже не моргнул, несмотря на яркий солнечный свет.
— Это решать тебе.
— Не мне одному. Я прошу у вас совета.
Священник провел рукой по бороде.
— Ты уже понял, как опасна Квинтэссенция, ты почувствовал, насколько сильно искушение. Завет Христа не менее опасен. В словах Иисуса заключена сила, способная перевернуть христианский мир. Хочешь ли ты этого?
— Но ведь это правда.
— О, и в самом деле. Правда. — Священник шагнул к Браво. — Долгие годы орден неустанно сражался с правдой. Какие жаркие разгорались в Совете споры! Но ответь мне на следующий вопрос: что важнее в этом мире, истина — или наше восприятие истины? Когда ты найдешь ответ, Браво, ты поймешь, что делать с Заветом.
