Дженни охватило отчаяние. Она стояла, вжав голову в плечи, сгорбившись, словно пытаясь защититься от жестоких, карающих слов. Она всегда думала, что Цорци верит в нее, а что оказалось? Если бы Деке не вмешался, Цорци, как и все прочие, ратовал бы за то, чтобы вышвырнуть ее из ордена. Он верил в Декстера, а не в нее.
И все-таки она не собиралась сдаваться.
— Почему мы сидим здесь, когда нужно искать Браво?
— Давай-ка лучше поговорим о тебе, — сказал Цорци. — Объясни, что произошло.
— Я ждала за дверью, пока Браво и отец Мосто беседовали. На меня напали со спины. Я очнулась в каком-то подсобном помещении, выбралась в коридор и увидела отца Мосто с перерезанным горлом. Рядом в луже крови лежал мой собственный нож…
— Твой нож.
— Да.
— И как он, по-твоему, там оказался?
— Это очевидно. Тот, кто напал на меня, забрал его.
— Как же они узнали, что у тебя с собой нож, как сумели найти его?
Сердце у Дженни подпрыгнуло. Она обвела взглядом четырех стражей, ловящих каждое слово, и неожиданно увидела ситуацию совсем в другом свете.
— Так это допрос? Полагаете, я убила отца Мосто?
Цорци поднялся со стула и принялся мерить шагами пол.
— Как тебе известно, в рядах ордена предатель. Но эта череда ужасных смертей заставила меня предположить, что изменников может быть больше одного. — Он остановился и вперил в нее взгляд. — Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Я понимаю только одно — нужно найти Браво, — упрямо проговорила она. — Да, я совершила оплошность, и теперь должна…
— Боюсь, я не могу этого позволить.
— Потому что подозреваете меня в измене, — глухо сказала Дженни.
Еще один уничижительный взгляд, подтверждающий вынесенный Цорци вердикт. Когда он заговорил, его голос был сухим и холодным:
— Ты не справилась с важнейшим заданием, и тебе нет прощения. Достаточно было бы и этого, но нет! Взгляни на ситуацию глазами Браво. Он находит тело священника, горло перерезано, рядом валяется твой нож, весь в крови. Тебя нигде нет. Что бы ты подумала на его месте? — Цорци с холодной, напугавшей ее яростью скомкал полученное послание. — Он думает то же, что и я. Мы больше не можем доверять тебе.
Дженни вскочила на ноги.
— Вы не можете вот так просто…
Она осеклась, увидев, как четверо стражей шагнули в ее сторону.
— Это ошибка, — произнесла она устало, чувствуя, как глупо звучат ее слова. На месте Цорци она вела бы себя точно так же. — Вы ошибаетесь!
— Я ухожу, — бросил он. — Попытаюсь расхлебать кашу, которую ты заварила. — Он обернулся напоследок. — Молись за меня. Молись, чтобы я успел найти Браверманна Шоу, пока еще не поздно.
С этими зловещими словами Цорци покинул трапезную вместе с двумя стражами. Тяжелая обитая железом дверь захлопнулась.
Дженни почувствовала, как поднимается внутри новая волна отчаяния, порожденного гневом и ощущением полной беспомощности. Доверие наставника было утрачено, ее же товарищи стали ее тюремщиками… Все из-за того, что она позволила себе забыться, из-за этого ее девчоночьего увлечения, из-за собственной глупости! Почему, ну почему она не могла последовать мудрым советам Энтони Рюля и забыть о мешающих делу чувствах?
Двое оставшихся в помещении стражей смотрели на нее с неприязнью и жалостью одновременно. Дженни отвернулась. Неприязнь она пережить могла — не привыкать. Но жалость была невыносима. Не в силах сдерживаться, она бездумно шагнула в сторону стражей. Один из охранников, не задумываясь, ударил ее по лицу, второй отступил, заходя с другой стороны. Дженни отшатнулась, страж толкнул ее, заставив с размаху опуститься на стул, и приказал оставаться на месте.
— Я всегда знал, что ты этим закончишь. — Он смотрел на нее, как на таракана, которого собирался раздавить носком башмака. — И вот ты провалилась. Хуже того, опозорила орден. — Прежде чем отойти, страж сплюнул на пол, ей под ноги.
Дженни отвернулась и положила локти на стол. Во что превратилась ее жизнь? Она думала о Ронни и о Декстере, о том, что стало бы с ней, как могло бы все сложиться, если бы Деке не спас ее тогда, не вытащил из этого кошмара. Для чего он ее спас? Для того, чтобы в конце концов она оказалась вот здесь?
Дженни уронила голову на руки. Она не хотела думать о Браво, но, подавленная случившимся, уже не могла сопротивляться течению собственных мыслей. Он мог бы стать тем, кто на самом деле спас бы ее. Дженни казалось, что она наконец поняла, почему Декстер решил назначить именно ее стражем Браво. С его сверхъестественным чутьем он знал, не мог не знать, она была уверена.
За ее спиной послышался саркастический смех стражей, резанувший ее, словно бритвой. Дженни охватило жгучее чувство стыда; они собственными глазами видели ее слабость, ту самую слабость, которая, по мнению членов ордена, в один прекрасный день должна была ее подвести.
Внезапно перед ее внутренним взором появился образ затворницы — и в памяти Дженни разом ожил рассказ Арханджелы о ее жизни, о почти невыносимых лишениях, которые она терпела сознательно, во имя совершаемых ее воспитанницами на благо ордена деяний. Самопожертвование — это слово было слишком бледным для описания выбранного ею пути. И теперь Дженни чувствовала, как кровь быстрее бежит по жилам, согретая надеждой. Мужество Арханджелы напоминало вечно живую виноградную лозу, вопреки морозам и ударам топора упорно тянущуюся к солнцу, и Дженни, охваченная неожиданным чувством, казалось, видела, как распускаются на этой лозе молодые зеленые листья. Декстер поддерживал ее и давал мудрые советы, но затворница подарила ей нечто большее: шанс снова самой решать свою судьбу.
Теперь, словно взглянув на свою жизнь проницательными глазами Арханджелы, Дженни ясно видела, что с Браво она повторяла те же ошибки, что и с Ронни и отчасти — с Дексом. Дженни слишком легко подпадала под их влияние, а потом… потом ждала от них поддержки, потому что полагала, что не сможет справиться сама. К Арханджеле никто не пришел, чтобы спасти ее; затворница обладала достаточной внутренней силой, чтобы спасать себя сама.
Тогда, в Санта-Марина Маджоре, стоя лицом к лицу с настоятельницей, Дженни испытывала благоговение и некий трепет перед волей женщины, обрекшей себя на подобные мучения. Теперь она чувствовала, что в ней самой сокрыта такая же сила, нужно только выпустить ее на свободу.
Проще сказать, чем сделать. Ведь она была узницей. Паоло Цорци мчался вслед за Браво, а она сидела здесь, уронив голову на руки, и плакала от отчаяния. Неудивительно, что стражи глумились над ней. Дженни вздернула было голову, собравшись снова вскочить и броситься в атаку, и тут словно почувствовала легкое прикосновение Арханджелы к своему ссутуленному плечу.
«Постой, — прошептал внутренний голос, — должен быть способ лучше».
И Дженни, не двинувшись с места, принялась лихорадочно обдумывать положение. Пускай они уверятся в ее слабости, убедятся, что она ни на что не способна. Это ей на руку. Именно так поступила бы Арханджела, в этом Дженни ни секунды не сомневалась. Затворница умела добиваться своего путями, которые отпугнули бы кого угодно, обратив оружие, казалось, против самой себя.
