Еще дальше, рядом с Портесом, сидел Пол Скордено; в настоящее время, по слухам, он работал на Роя Бланда, руководя агентурой стран Восточной Европы, хотя другие говорили, что он «шестерка» Билла. Пол был жалким и худым сорокалетним мужчиной, с рябым смуглым лицом и длинными руками.
Гиллем как-то раз дрался с ним в паре на «курсах молодого бойца» в «яслях», и они тогда чуть не поубивали друг друга.
Питер отодвинул свой стул подальше от него и сел, Тоби примостился с другой стороны, будто второй телохранитель. «Какого черта они все от меня ждут? – подумал Гиллем. – Что я, сбегу?» Все смотрели, как Аллелайн набивал трубку, когда вдруг Билл Хейдон перещеголял его по части привлечения всеобщего внимания. Дверь открылась, долго никто не входил. Затем послышалось медленное пошаркивание, и появился Билл, обхватив обеими руками чашку кофе, сверху прикрытую блюдцем. Под мышкой у него была зажата папка с завязанными тесемками, а очки в этот раз сидели на носу, так что, должно быть, он читал эти таинственные документы где-то в другом месте. «Они все читали это, кроме меня, – подумал Гиллем, – а я даже не знаю, что это такое». Ему вдруг стало интересно, не тот ли это документ, который вчера просматривали Эстерхейзи с Роем, и без всяких на то оснований он решил, что так оно и есть, что этот документ попал к ним только вчера, что Тоби принес его Рою и что он, Гиллем, как раз потревожил их в момент первого волнения, если только это можно назвать волнением.
Аллелайн по-прежнему не поднимал головы. На противоположном конце стола Гиллем мог видеть лишь его густую черную шевелюру и пару широких твидовых плеч. Моу Делавэр, теребя челку, смотрела в бумаги. Перси был дважды женат, вспомнил Гиллем, когда мысль о Камилле снова промелькнула в его разгоряченном мозгу, и обе его жены оказались алкоголичками, что наводило на определенные размышления. Гиллем был знаком лишь с лондонским «экземпляром».
Когда Перси формировал группу «поддержки», он устроил пьянку в своей просторной квартире, обшитой деревянными панелями, в доме рядом с Букингсмским дворцом. Гиллем приехал поздно, и, когда он снимал в прихожей пальто, какая-то бледная блондинка нетвердо шагнула к нему с протянутыми руками. Он принял ее за служанку, спешащую помочь ему раздеться.
– Мне имя Джой – Радость! – сказала она театральным голосом, как «Мне имя Добродетель» или «Мне имя – Целомудрие». Ей нужно было не его пальто, но его поцелуй. Уступив ей, Гиллем вдохнул все прелести смеси ароматов " J e R e v i e n s " и дешевого хереса.
– Ну что, юный Питер Гиллем, – заговорил Аллелайн, – ты готов наконец к моему обществу или тебе нужно нанести еще пару визитов в мой дом? – Он слегка приподнял голову, и Гиллем заметил два крошечных мохнатых треугольника на его обветренных щеках. – Что замышляешь сейчас в своем захолустье (перевернув страницу) не считая того, что волочишься за местными девственницами, если такие еще остались в Брикстоне, в чем я крепко сомневаюсь – если вы простите мне эту вольность, Моу, – и тратишь деньги налогоплательщиков на дорогие обеды?
Это подтрунивание было одним из способов общения Аллелайна, оно могло носить дружеский или презрительный характер, укоризненный или одобрительный, но в конце концов это становилось похоже на постоянные удары по одному и тому же больному месту.
– Парочка арабских дел выглядит многообещающе. Сай Ванхофер, похоже, подобрал ключик к одному немецкому дипломату. Вот, пожалуй, и все.
– Арабы, – повторил Аллелайн, отодвигая в сторону папку и вытаскивая из кармана трубку грубой работы. – Любой лопух может «поджарить» араба, или я не прав, Билл? И даже за ломаный грош купить с потрохами все их поганое правительство, если только поставить себе это за цель. – Из другого кармана Аллелайн достал кисет с табаком и швырнул его на стол. – Я слышал, ты водишь дружбу с нашим безвременно ушедшим братцем Тарром. Как он поживает?
Целый сонм мыслей пронесся в голове у Гиллема, пока он не услышал собственный голос. Он успел подумать о том, что наблюдение за его квартирой не могло быть установлено раньше вчерашнего вечера, в этом он был уверен.
Что по крайней мере до прошлых выходных он оставался вне подозрений, если только Фон – сидящая взаперти «нянька» – не вел двойную игру, что, впрочем, сделать было крайне трудно. Что Рой Бланд очень похож на покойного Дилана Томаса; Рой все время кого-то ему напоминал, и вплоть до этого момента он, Гиллем, мучительно пытался понять, кого именно; и что Моу Делавэр, будучи женщиной, только потому прошла отбор, что было в ней что-то мужеподобное, что-то от девочки-скаута. Ему вдруг стало интересно вспомнить, были ли у Дилана Томаса такие же неестественно светлые голубые глаза, как у Роя. Что Тоби Эстерхейзи вытаскивает сигарету из своего золотого портсигара и что Аллелайн, как правило, не разрешает курить у себя сигареты, а только трубки, и поэтому Тоби сейчас надо вести себя поосторожнее. Что Билл Хейдон выглядит необычно молодо и что слухи насчет его интимной жизни могут, в конце концов, оказаться не такими уж смехотворными: поговаривали, будто он работает на два фронта. Что Пол Скордено положил на стол свою смуглую ладонь и большой палец слегка приподнял таким образом, что мышцы на внешней стороне руки напряглись. Еще он подумал о своем брезентовом саквояже: отправил ли его Алвин с «челноком»? Или ушел на обед, оставив в канцелярии, и, как нарочно, какой-нибудь из этих молодых вахтеров, распираемых мечтами о продвижении по службе, проверит, что там внутри? И еще Гиллем не в первый уже раз подумал: сколько времени Тоби пришлось околачиваться возле канцелярии, чтобы перехватить его? Он решил избрать шутливый тон:
– Вы правы, Шеф. Мы с Тарром каждый день встречаемся «У Фортнема», чтобы выпить по чашечке чаю.
Аллелайн посасывал незажженную трубку, проверяя, хорошо ли она набита.
– Питер Гиллем, – произнес он неторопливо, нарочито выпячивая свой акцент, – ты, может быть, не знаешь этого, но я ведь на самом деле по своей сути чрезвычайно снисходителен. Меня просто-таки переполняет великодушие.
Все, что от тебя требуется, – это только пересказать содержание ваших с Тарром бесед. Мне вовсе не нужна его голова, равно как и другие части его паршивого организма, и я удержусь от желания лично удавить его. Или тебя. – Он чиркнул спичкой и зажег свою трубку, из которой взметнулся чудовищный язык пламени. – Я даже готов пойти на то, чтобы подумать, не повесить ли тебе на шею золотую цепь и перетащить в этот дворец из опротивевшего тебе Брикстона.
– В таком случае я просто сгораю от нетерпения в ожидании, когда он наконец объявится.
– Tapp будет прощен, если явится сам.
– Я передам ему. Он будет в восторге. Огромное облако дыма выкатилось и повисло над столом.
– Ты меня очень сильно огорчаешь, юный Питер. Прислушиваешься ко всяким грубым и вероломным клеветническим измышлениям, сеющим раскол и порождающим распри. Я добросовестно плачу тебе Деньги, а ты наносишь мне в спину один предательский удар за другим. Я считаю это черной неблагодарностью за то, что я до сих пор не дал тебе умереть. Вопреки настойчивым уговорам моих советчиков, заметь это.
