– Стало быть, он непотопляем, – подытожил Гиллем, – и ни подкупом, ни физическим воздействием его не возьмешь.
Они вернулись в машину.
– Должен заметить, за то, что нам здесь предложили, они многовато взяли, – признался Смайли. – Как ты думаешь, сильно ограбил меня этот официант?
Однако Гиллем не был расположен обсуждать цены скверных забегаловок Англии. Стоило ему сесть за руль, как кошмарные картины прошедшего дня снова закружились перед ним в виде обрывочных, до конца не осознанных угрожающих догадок и подозрений.
– Кто же он все-таки такой – этот источник Мерлин? – спросил он. – Откуда, как не от самих русских, Аллелайн мог получать подобную информацию?
– Ха! Конечно от русских, неужели здесь есть какие-то сомнения?
– Но, черт возьми, если русские заслали Тарра…
– Да ничего подобного. Он так и не воспользовался теми английскими паспортами. Русские просчитались. То, что эта история дошла до Аллелайна, лишнее доказательство того, что Tapp обдурил их. Из всей этой бури в стакане воды нам удалось вынести маленькую, но по-настоящему ценную крупицу информации.
– Но какого же черта Перси имел в виду, когда говорил о том, что можно отравиться этими «гнилыми фруктами»? Он же говорил об Ирине, неужели нет?
– И о Джералде тоже, – согласился Смайли. И снова они ехали в молчании, и вдруг показалось, что их разделяет непреодолимая пропасть.
– Видишь ли, Питер, я ведь пока и сам не докопался до разгадки, – тихо сказал Смайли. – Хотя, думаю, до этого недалеко. Карла вывернул весь Цирк наизнанку – это, по крайней мере, мне понятно, как, впрочем, и тебе. Но остался последний хитроумный узелок, и я никак не могу его распутать. Хотя и не теряю надежды. А если хочешь выслушать мое наставление, то вот оно: Карла не может быть непотопляемым, потому что он фанатик. И в один прекрасный день, если мне удастся этим воспользоваться, эта неумеренность приведет его к краху.
Когда они подъезжали к станции метро «Страт-форд», начался дождь; под навесом столпилась кучка прохожих.
– Питер, я советую тебе относиться к этому проще – прямо с сегодняшнего дня.
– Три месяца без моего согласия?
– Передохни хоть немного.
Закрывая за ним дверцу, Гиллем вдруг ощутил острое желание сказать ему «спокойной ночи» или просто пожелать удачи; он перегнулся через сиденье, опустил стекло и набрал побольше воздуха в легкие. Но Смайли уже исчез.
Гиллем не знал другого человека, который умел бы так быстро растворяться в толпе.
* * *
– Весь остаток этой ночи в мансардном окне комнаты мистера Барраклафа в отеле «Айли» продолжал горсть свет. Непереодетый, небритый Джордж Смайли все еще не разгибаясь сидел за столиком, читая, сравнивая, делая пометки, перекрестные ссылки; все это он проделывал с той же настойчивостью, которая, доведись ему наблюдать за собой со стороны, несомненно, напомнила бы ему о последних днях Хозяина на пятом этаже кембриджского здания Цирка. Перебирая отдельные бумажки, он сверялся с добытыми Гиллемом командировочными листами и больничными бюллетенями за прошедший год и сопоставлял их с датами официальных поездок атташе по культуре Алексея Александровича Полякова: отчеты о его отъездах из Лондона, в частности – в Москву, имелись в МИДе, и представлены они были Отделом специальных операций и иммиграционными властями. Он еще раз сравнил их с датами, когда Мерлин, очевидно, поставлял свою информацию, и, пожалуй, сам толком не зная, зачем он это делает, разделил донесения «Черная магия» на две группы: к одной он отнес те из них, которые явно являлись актуальными на момент их получения Цирком, и те, которые могли быть придержаны месяц-другой самим Мерлином или его хозяевами, для того чтобы поток информации шел равномернее. Сюда относились разного рода аналитические заметки, подробные характеристики видных членов руководства, обрывки кремлевских сплетен, которые можно насобирать в любое время и приберечь, что называется, «на черный День». Выписав в отдельный список «горячие» донесения, Смайли составил отдельную колонку из дат их поступления, а остальные вычеркнул совсем.
В этот момент его внутреннее состояние можно было сравнить с состоянием ученого, который инстинктивно чувствует, что стоит на пороге открытия, и ждет, что в любую минуту логическая связь обнаружится. Позже в разговоре с Мэнделом он сказал, что это было все равно как «слить все подряд в одну пробирку и с любопытством наблюдать, взорвется или нет». Что особенно привело его в восторг, говорил он, так это то, как кстати пришлось упоминание Гиллема об Аллелайне и его мрачном предупреждении насчет «гнилых фруктов»: иными словами, он искал тот самый «хитроумный узелок», который Карла завязал для того, чтобы развеять подозрения, вызванные письмом Ирины.
Некоторые предварительные открытия, тут же обнаруженные Джорджем, показались довольно любопытными. Во-первых, в девяти случаях, когда Мерлин сообщал «горячую» информацию, либо Поляков был в Лондоне, либо Тоби Эстерхейзи – в срочной заграничной командировке. Во-вторых, на протяжении всего того критического периода после приключения Тарра в Гонконге Поляков пробыл в Москве для проведения неотложных консультаций по культурным вопросам, а вскоре после этого Мерлин выдал один из своих наиболее впечатляющих и сенсационных материалов об «идеологическом вторжении» Соединенных Штатов, в котором давалась высокая оценка материалов Центра, освещающих деятельность крупнейших американских объектов разведки.
Возвратившись на исходную позицию, Смайли установил также, что одинаково верно и обратное: донесения, которые он отверг на основании того, что они не были непосредственно связаны с произошедшими перед этим событиями, в большинстве своем попадали к ним в те сроки, когда Поляков уезжал в Москву или еще куда-нибудь. И тут он все понял.
* * *
Обошлось без бурных озарений, вспышек света в мозгу, без криков «Эврика!», телефонных звонков Гиллему и Лейкону с возгласами «Смайли – чемпион». Просто тут, прямо перед ним, в документах и заметках, собранных и изученных им, содержалось подтверждение догадки, которую и сам Смайли, и Гиллем, и Рикки Tapp уже выразили в этот день каждый по-своему: между «кротом» Джералдом и источником Мерлином осуществлялось постоянное взаимодействие, отрицать которое больше было невозможно, а пресловутая многоликость Мерлина позволяла ему функционировать в качестве инструмента в руках Карлы с таким же успехом, как и в руках Аллелайна. А может быть, вернее было бы назвать его, размышлял Смайли, направляясь по коридору, перекинув через плечо полотенце и едва не пританцовывая в предвкушении праздничного омовения в ванной, вернее было бы назвать его агентом Карлы?
Что и говорить, в основе всей схемы лежало устройство настолько простое, что своей симметричностью невольно приводило Смайли в искренний восторг. Мало того, оно имело здесь в Лондоне даже свое физическое воплощение: особняк, оплаченный Министерством финансов, все эти шестьдесят тысяч фунтов. Без сомнения, не один обойденный удачей налогоплательщик из тех, кто каждый день проходит мимо этого дома, с завистью взирал на него, уверенный, что никогда себе не сможет позволить такую роскошь, и не подозревающий, что уже заплатил за него. И когда Смайли приступил к изучению содержимого украденной папки с отчетом о «Свидетеле», у него впервые за несколько последних месяцев было легко на душе.
