Великан отшвырнул топор — тот улетел, вращаясь, как колесо телеги, — протянул огромную лапищу и голыми пальцами ухватился за блестящий клинок.
Клинок скользнул по пальцам, острое как бритва лезвие рассекло тело до кости, но он налег на саблю всей тяжестью, приподнимая острие и отводя его от беззащитного человека у грот-мачты. Он отразил удар, но не смог полностью сдержать его: лезвие рассекло сухожилия, искалеченные пальцы разжались, и клинок, движимый всей силой беловолосого морского офицера, нанес удар.
Типпу услышал, как острие абордажной сабли заскреблось о его ребра, потом грудь онемела, и он ощутил, что стальная гарда ударилась о грудную клетку. Раздался глухой стук, точно мясник ударил ножом о разделочную доску, и клинок абордажной сабли закончил свое движение.
Даже чудовищная сила этого удара не смогла сбить помощника с ног, хоть и заставила отступить на шаг. Он стоял неподвижно. Глаза превратились в узкие щелки, великан смотрел вниз, на клинок, пронзивший грудь, на кровоточащие пальцы, все еще сжимавшие гарду абордажной сабли.
Только после того как Клинтон шагнул назад и вытащил клинок из его тела, Типпу начал медленно заваливаться вперед. Колени его подогнулись, тело стало вялым и безвольным, и он упал.
Англичанин поднял абордажную саблю. Ее клинок по всей длине был покрыт тонкой пленкой крови и отливал красным. Клинтон нанес удар справа, целясь в человека, все еще прижатого к грот-мачте.
Он не закончил удар. Абордажная сабля застыла в воздухе: Манго Сент-Джон простерся на палубе у ног британских моряков.
— Пощады, ради всего святого, пощады!
Два моряка взяли Сент-Джона под руки и поставили на ноги. На нем не было ни царапины, и ярость Клинтона, не находя выхода, пылала с прежней силой. Он едва сдерживал себя, чтобы не всадить острие абордажной сабли в живот Манго. Тот пытался вырваться из рук державших его моряков и тянулся к огромному телу полуголого помощника-мусульманина, лежавшему у его ног.
— Выпустите меня, — кричал Манго. — Мне нужно быть рядом с ним. — Но они безжалостно держали его, и Сент-Джон поднял глаза на Клинтона — Во имя милосердия, — молил он.
Кодрингтон не ожидал, что Сент-Джон способен на это. Капитан «Черного смеха» порывисто вздохнул, безумие отпускало его.
— Даю слово, сэр. — Сент-Джон был убит горем, и Кодрингтон заколебался. — Я ваш пленник, — произнес капитан «Гурона». — Но этот человек мой друг…
Победитель медленно выдохнул и кивнул матросам, державшим Манго Сент-Джона.
— Он дал слово. — Потом посмотрел на побежденного. — Даю вам пять минут.
Сент-Джон торопливо опустился на колени у неподвижного тела.
— Дружище, — прошептал он, снял с головы платок и прижал к обманчиво безобидной маленькой ранке между ребрами Типпу. — Дружище.
Клинтон отвернулся, вложил абордажную саблю в ножны и перебежал через палубу к наветренному борту.
Робин Баллантайн увидела его и потянулась навстречу. Наручники не давали ей поднять руки. Он обнял ее, молодая женщина прижалась лицом к его груди и, дрожа всем телом, всхлипывала.
— О, благодарю Бога…
— Найдите ключи, — отрывисто бросил Клинтон. Наручники спали с рук Робин, он подхватил их и протянул одному из своих людей.
— Наденьте их на капитана невольничьего корабля, — приказал он. — Простите, доктор Баллантайн. Поговорим позже, сейчас у меня слишком много дел. — Кодрингтон слегка поклонился и быстро отошел, выкрикивая команды.
— Помощник плотника, срочно спуститесь вниз. Нужно немедленно починить корабль. Боцман, разоружите команду, отправьте вниз, посадите под замок и поставьте на сходном трапе караульного. Два человека на штурвал, призовая команда на паруса. На заре отведем его в Столовую бухту, ребята, и призовых денег будет столько, что вы и представить не можете.
Боевой пыл и жажда битвы все еще пьянили людей. Они ответили хриплыми ликующими выкриками и бросились выполнять команды.
Растирая затекшие запястья, Робин пробиралась по захламленной палубе сквозь толпу деловито снующих британских моряков. Они сгоняли в трюм пленников и все еще скованных цепями рабов.
Чуть ли не робко она подошла к странной, казавшейся несовместимой паре у подножия грот-мачты. Типпу лежал на спине, его гороподобный живот возвышался, как чрево роженицы, рану прикрывал намокший платок. Широко раскрытыми глазами он смотрел вверх, на мачту, нижняя челюсть отвисла.
Манго Сент-Джон держал на коленях огромную, лысую, как пушечное ядро, голову. Он сидел, вытянув ноги и прислонясь спиной к мачте. При приближении Робин он большим пальцем закрыл широко распахнутые глаза Типпу, сначала один, потом другой. Манго склонил голову и нежно, как мать, ласкающая дитя, снял с раны платок и подвязал отвисшую челюсть.
Робин опустилась на одно колено и протянула руку к груди помощника, чтобы послушать, бьется ли сердце, но Манго Сент-Джон поднял голову и посмотрел на нее.
— Не прикасайтесь к нему, — тихо произнес он.
— Но я врач…
— Ему больше не нужен врач. — Голос Манго был тих и ясен. — Особенно если этот врач — вы.
— Простите.
— Доктор Баллантайн, — сказал он ей, — ни вам, ни мне не за что просить извинения друг у друга, равно как и не о чем больше говорить.
Она взглянула на Сент-Джона. Его лицо было замкнутым и холодным, в глазах, встретивших ее взгляд, не теплилось никаких чувств. В этот миг Робин поняла, что потеряла его, бесповоротно и навсегда. До сих пор она полагала, что именно этого и хочет, но сейчас, когда это свершилось, внезапно нахлынула опустошенность. Не было сил отвести глаза, заговорить, произнести хоть слово. Он смотрел на нее отчужденным взглядом, суровым и не знающим прощения.
— Манго, — прошептала она, найдя наконец силы и мужество заговорить. — Я не хотела, чтобы так случилось, Бог свидетель, не хотела.
Грубые руки рывком подняли его на ноги, голова мертвого великана соскользнула с колен и с глухим стуком ударилась о деревянную палубу.
— Приказ капитана, приятель, отведаешь собственных цепей.
Манго Сент-Джон не сопротивлялся. Наручники защелкнулись на его запястьях и лодыжках. Он стоял спокойно, чуть покачиваясь в такт бешеной качке «Гурона», и осматривался по сторонам. Корабль почернел от пожара, снасти оборвались и перепутались, палубу заливала кровь команды. Лицо капитана оставалось неподвижным, но в глазах сквозила бесконечная тоска.
— Мне очень жаль, — прошептала Робин, все еще стоя на коленях возле него. — Мне, правда, жаль.
Манго Сент-Джон посмотрел на нее сверху вниз. Холодная черная цепь сковала его руки за спиной.
— Да, — кивнул он. — Мне тоже.
Один из матросов ткнул его в спину мозолистой ладонью, подталкивая к полубаку. Американец сделал шаг, споткнулся, и у его лодыжек звякнула невольничья цепь. Через несколько шагов капитан восстановил равновесие и движением плеча стряхнул руки тюремщиков. Он уходил, выпрямив спину и расправив плечи, и ни разу не оглянулся на Робин, стоявшую на коленях на залитой кровью палубе Манго Сент-Джон зажмурился от яркого солнца. Следом за конвоирами в алых мундирах с перекрестьем белых лент он вышел во внутренний двор Кейптаунского замка.
