– Возможно, но в последний раз, когда я видела его, от него пахло лошадью.
– Естественно! Как все высокородные венгры, он – наполовину человек, наполовину лошадь. У него великолепные конюшни, и он гарцует как бог. Одно компенсирует другое.
– Как ты красноречив! Но меня не соблазняет ни пушта, ни перспектива провести всю свою жизнь на крупе кентавра. И кроме того...
– Адриана, ты заставляешь меня терять время! Но все-таки пообедай с ним! Что же касается эмалей, то покажешь их ему завтра. Я достану все, что надо, а тебе останется только попросить Мину принести их. И назвать цены... Сделай это для меня, я не останусь в долгу, – добавил он ласковым тоном, которым умел уговаривать в определенных случаях и редко не добивался успеха.
Через минуту Адриана Орсеоло входила в таверну «Пильзен» с величественным видом, достойным Казати. Стоило ей переступить порог, как Морозини устремился назад к собору Святого Марка, таща за собой секретаршу туда, где стояла его лодка.
Телеграмма, лежавшая у него в кармане, немного встревожила Морозини, но прежде всего она пробудила в нем особую страсть охотника, учуявшего горячий след. Получить послание от довольно таинственного лица было далеко не обычным делом.
Действительно, имя Симона Аронова, хотя и неизвестное широкой публике, стало легендарным в узком и закрытом кругу посвященных, крупных коллекционеров драгоценностей. И если такие личности, как лорд Астор, Натан Гугенхейм, Пьерпон Морган или нью-йоркский ювелир Гарри Уинстон, появлялись на больших международных аукционах, то с Симоном Ароновым такого не случалось, его никто никогда не видел.
Если где-нибудь в Европе было объявлено о продаже старинных драгоценностей, в зале появлялся незаметный маленький человечек с козлиной бородкой, в круглой шляпе и занимал одно из мест. Он, не раскрывая рта, ограничивался незаметными жестами в адрес оценщика, который, совершенно очевидно, был преисполнен почтения к нему, и маленький человек очень часто уносил с собой вещи, заставляющие рыдать от злости хранителей музеев.
В конце концов дознались, что его зовут Элия Амсхель и что он – доверенное лицо некоего Симoнa Аронова, постоянное отсутствие которого он охотно объяснял физическим недугом последнего, но закрывался, как раковина, если ему задавали другие вопросы, начиная с места пребывания его патрона. Единственными известными адpecaми этого еврея, который должен был быть необыкновенно богат, стали адреса швейцарских банков, защищавших его интересы. Что же касается господина Амсхеля, то он покупал, реже – перепродавал драгоценности и, оставаясь молчаливым, незаметным и любезным, исчезал, но при выходе из зала продажи его поджидала четверка мускулистых телохранителей азиатского типа, весьма грозных на вид и совершенно не вызывающих желания приближаться к ним.
Таинственная личность Симона Аронова, естественно, вызывала любопытство, но закрытый мир коллекционеров придерживался своих законов, нарушать которые было опасно, и самым главным из них считался закон молчания.
По пути к дому Морозини краем глаза наблюдал за своей секретаршей. Ничего уже не осталось от необычного возбуждения, в которое ее повергла телеграмма. Вновь безупречно причесанная, Мина очень прямо восседала на корме лодки, скрестив руки на коленях и рассеянно глядя на знакомый пейзаж. Вспышка эмоций, которую вызвало странное послание, утихла, как легкий ветерок на поверхности озера.
– Скажите мне, Мина, – спросил вдруг Морозини, – что вам известно о Симоне Аронове?
– Не понимаю вас, патрон.
– Однако это очень просто. Как вы узнали, что телеграмма, подписанная этим именем, будет иметь для меня такое значение, что заставит перевернуть весь распорядок дня и вынудит помчаться на другой конец Европы?
– Но... это имя пользуется большой известностью среди коллекционеров.
– Верно, однако я не помню, чтобы говорил о нем до настоящего момента.
– Вам изменяет память, господин Морозини. Я, кажется, припоминаю, что речь о нем зашла в связи с коллекцией черного жемчуга французской певицы мадемуазель Габи Делис, которая скончалась незадолго до этого. И, кроме того, вы прекрасно знаете, что я какое-то время работала у амстердамского ювелира. Если вы считаете, что я напрасно вас побеспокоила, – добавила она обиженным тоном, – прошу меня извинить и...
– Ну, не говорите глупостей! Ни за что на свете я не хотел бы пропустить эту встречу...
Действительно, ни за что на свете! Взгляд Альдо ненадолго задержался на сине-зеленой мозаике дворца Дарио, пленительном и вычурном, обвитом плющом и олеандрами, прикрывающими вход.
Гондола с серебряным носом была пришвартована к одному из столбов в черную и белую полоску. Отказавшись от предложения Казати, Морозини, возможно, упускал единственный шанс встретиться вновь с Дианорой, к тому же рисковал приобрести врага в лице Луизы. Тем не менее даже такая цена не могла заставить его отказаться от поездки в Польшу. Трусливо ухватившись за эту поездку, он испытывал некоторое облегчение, уговаривая себя в том, что судьба хранит его от серьезной опасности, и, будучи суеверным, как всякий истинный венецианец, готов был усматривать в помятой бумажке, лежащей в кармане, перст судьбы. Через несколько часов он сядет в поезд и забудет даже имя Казати.
– Кстати, Мина, почему вы отправляете меня в Париж и предлагаете добираться Северным экспрессом? Не проще ли было купить билет на поезд Триест – Вена, а затем пересесть на другой: Вена – Варшава?
Взгляд секретарши, брошенный сквозь стекла очков на хозяина, был полон осуждения:
– Я не знала, что вы предпочитаете вагоны для скота! В Северном экспрессе идеальный комфорт, как я слышала, и, кроме того, он доставит вас в Варшаву на сутки раньше венского поезда, который отправляется только в четверг!
Морозини рассмеялся:
– Подумать только, вы всегда оказываетесь правы! В очередной раз я вынужден признать свое поражение. Что бы я делал без вас!..
Вернувшись домой, Морозини написал маркизе Казати письмо с извинениями. Затем отобрал в одной из гостиных небольшую подставку для факела старинной работы, представляющую собой черного раба в позолоченной набедренной повязке, и позвал Мину.
– Распорядитесь, чтобы это письмо и безделушку отнесли донне Луизе Казати сразу после того, как я уеду, но не раньше, – объяснил он.
Девушка критическим взглядом осмотрела подарок:
– Разве двух-трех дюжин роз было бы недостаточно?
– Она расставляет в своем доме до сотни роз в день. Такой подарок был бы равнозначен пучку спаржи или нескольким котлетам. Это больше подойдет...
Мина пробормотала что-то относительно пристрастий вышепоименованной дамы к черным рабам, что очень развеселило Альдо:
– Неужели и вы не можете удержаться от сплетен, Мина? Я бы с удовольствием обсудил с вами вкусы нашей общей знакомой, но у меня нет времени, поезд отходит через три часа, а дел еще немало...
