— Придется, Басси.
Кивнув, Себастьян опасливо дотронулся до ноги, но тут же отдернул пальцы, испугавшись исходившего от кожи жара.
— Ты должен, Басси, — настаивал Флинн. — Нащупай пулю — она неглубоко, прямо под кожей.
Себастьян ощутил уплотнение размером с желудь, которое перекатывалось под пальцами в воспаленной горячей плоти.
— Больно будет будь здоров, — хрипло произнес он.
Перестав грести, все с любопытством наблюдали за происходящим. Плот мерно покачивался на легком волнении мозамбикского течения. Парус, который Себастьян смастерил из деревянных обломков и холста, вяло болтался над ними, бросая тень на больную ногу.
— Мохаммед, держи с кем-нибудь его за плечи. И еще двоим нужно держать его ноги.
Флинн послушно лежал, «пришпиленный» к дощатому полу.
Опустившись возле него на колени, Себастьян собирался с духом. Он уже поточил нож о металлический край плота, протер его мякотью кокоса и промыл морской водой. Промыл он и ногу, а затем принялся намывать руки с такой тщательностью, что кожа на ладонях заскрипела. Рядом с ним стояла половинка кокосовой скорлупы со щепоткой выпаренной соли, которую соскребли с бортов и паруса, для обработки открытой раны.
— Готов? — прошептал он.
— Готов, — хрипло отозвался Флинн, и Себастьян, нащупав пулю, опасливо провел по этому месту лезвием ножа. У Флинна перехватило дыхание, однако человеческая кожа оказалась прочнее, чем предполагал Себастьян, — она не разошлась. — Чтоб тебя… — Флинн уже взмок. — Хватит дурака валять. Режь!
На сей раз Себастьян полоснул как следует, и края раны разошлись. Выронив нож, он в ужасе отпрянул: из раны истек пузырящийся гной. Он напоминал желтую подливу с мякотью чернослива, а ударивший в ноздри запах моментально стал комом в горле.
— Ищи пулю! Пальцами! — Флинн извивался, удерживаемый двумя мужчинами. — Давай! Быстрее! Не могу больше терпеть.
Собрав всю волю в кулак и едва сдерживая рвотный позыв, Себастьян сунул в рану мизинец. Отыскав пулю и с трудом отделив ее от приставшей плоти, он будто крючком выковырял ее наружу, и она упала на дощатый пол. Последовавшая за ней свежая порция гноя потекла по руке Себастьяна, и он, задыхаясь от рвоты, едва успел отползти к краю плота.
16
— Эх, если бы у нас была красная тряпка. — Флинн сидел, прислонившись к шаткой мачте. Он по-прежнему был очень слаб, однако после удаления гноя жар четыре дня назад спал.
— Ну и что бы ты с ней делал? — поинтересовался Себастьян.
— Поймал бы дельфина. Послушай, я настолько проголодался, что сожрал бы его живьем.
После четырехдневной диеты, состоявшей из кокосовой мякоти и молока, у них в животах не прекращалось недовольное бурление.
— Почему обязательно красная?
— Они клюют на красное. Я бы сделал приманку.
— У тебя же нет ни крючков, ни лески.
— Привязал бы к бечевке от мешка и выманил на поверхность, а потом загарпунил бы приделанным к веслу ножом.
Себастьян помолчал, задумчиво наблюдая за тем, как в глубине за бортом, бросая золотистые отблески, резвился косяк дельфинов.
— Так, значит, только красное? — переспросил он. Флинн подозрительно посмотрел на него.
— Да, непременно красное.
— Ну… — В некоторой нерешительности Себастьян, несмотря на свой тропический загар, заметно покраснел.
— В чем дело?
Продолжая краснеть, Себастьян встал и расстегнул ремень. Затем смущенно, точно невеста в первую брачную ночь, спустил брюки.
— Ничего себе! — поразился Флинн, прикрывая рукой глаза.
— О-о! О-о! — раздались восторженные возгласы членов команды.
— В «Хэрродз» приобрел, — со свойственной ему скромностью пояснил Себастьян.
Красные, как по заказу Флинна, трусы Себастьяна были не просто красного, а самого что ни на есть насыщенного великолепного красного цвета, какой только мог существовать в природе, — цвета самого яркого красного заката или замечательных красных роз, о каких только можно было мечтать. Во всем своем восточном великолепии они были Себастьяну по колено.
— Чистый шелк, — продолжал Себастьян, теребя ткань. — По десять шиллингов за пару.
— Ну же! Давай, рыбка! Иди-ка сюда, — лежа на пузе пришептывал Флинн, свесив голову и плечи за борт. В зеленой воде на обрывке бечевки болтался кусок красной ткани. К нему метнулся длинный золотистый силуэт, и Флинн в последний момент дернул за бечевку. Сделав кувырок, дельфин вновь нырнул вглубь. Флинн опять стал подергивать бечевку. От водной ряби на золотистом силуэте дельфина замелькали зыбкие тени. — Давай, давай, рыбка. Догони-ка эту штуковину. — Еще один дельфин присоединился к «охоте», и они, поблескивая, стали кружить вокруг приманки, напоминая движение планет. — Будь наготове!
— Я готов. — Себастьян замер возле Флинна в позе копьеметателя. Забыв от волнения про штаны, он стоял в весьма непристойном виде в одной развевавшейся вокруг бедер рубахе. Правда, его длинным мускулистым ногам мог бы позавидовать любой атлет. — Назад! — прикрикнул он на сгрудившуюся вокруг него команду, из-за чего плот угрожающе накренился. — Отойдите, дайте мне место! — Он поднял весло с примотанным к нему длинным охотничьим ножом.
— Вот они, подходят. — Голос Флинна дрожал от возбуждения, в то время как он продолжал поддергивать красную тряпку все выше и выше, и стая следовала за ней. — Давай! — крикнул он, когда одна из рыб — четырехдюймовый золотистый силуэт — вырвалась на поверхность, и Себастьян сделал бросок. Верная рука и меткий глаз — в свое время он мог подать не хуже великого Фрэнка Вули
[16]
. Угодив возле глаза, лезвие разодрало дельфину жабры.
На несколько секунд весло в руках Себастьяна словно ожило — дельфин бился и извивался на импровизированном гарпуне, и поскольку на нем не было ни шипов, ни зазубрин, рыба соскользнула с лезвия.
— Будь ты проклят, чтоб тебя! — разразился Флинн.
— Черт бы его подрал! — эхом откликнулся Себастьян.
Косяк мгновенно рассредоточился, однако смертельно раненный дельфин на глубине десяти футов стал трепыхаться, как воздушный змей на сильном ветру.
Бросив весло, Себастьян принялся снимать рубаху.
— Ты куда? — спросил Флинн.
— За ним.
— Сдурел? Там же акулы!
— Я так оголодал, что съем и акулу. — Себастьян нырнул с бортика. Секунд через тридцать он уже появился вновь, пыхтя, как косатка, но с торжествующей улыбкой прижимая к животу мертвого дельфина.
Сидя вокруг изрезанной туши, они уплетали шматки сырого мяса, посыпанного морской солью.
