император Германии.
В одурманенной джином голове Себастьяна зародилось смутное недоверие.
— А почему это он вдруг тебе написал?
— Да потому что он, черт побери, знает, что я — лучший в мире охотник на слонов.
— По идее он должен был бы лучше знать английский, а? — пробормотал Себастьян.
— А чем это тебе не угодил его английский? — раздраженно огрызнулся Флинн, который довольно долго просидел над этим письмом.
— Ну вот, к примеру, кусок насчет «пожирают всю траву» — он дважды написал одно и то же.
— Не забывай, что он — немец. А они не слишком сильны в английском письме.
— Ну конечно! Я просто не подумал об этом. — Почувствовав определенное облегчение, Себастьян поднял бокал. — Ну, тогда — за хорошую охоту!
— За это стоит выпить, — отозвался Флинн и осушил свой бокал.
3
Себастьян стоял, держась обеими руками за деревянный поручень дау, и вглядывался в неясные очертания африканского континента, находившегося в дюжине миль водного пространства. Муссон придал морской воде цвет темного индиго, и Себастьяну в лицо летели брызги от белых барашков волн. В чистом океанском воздухе явно чувствовался оттенок мангровых болот — зловоние, словно исходившее из клетки со сдохшим зверем. Себастьян с отвращением принюхивался, блуждая глазами по низко тянувшейся зеленой полоске берега в поисках входа в лабиринт дельты Руфиджи.
Пытаясь воспроизвести в памяти морскую карту, он нахмурился. Река Руфиджи впадала в океан дюжиной рукавов, образовывавших дельту шириной более сорока миль и изрезавших побережье материка на полсотни, а то и на сотню островов.
Во время приливов вода наступала на расстояние до пятнадцати миль вверх по течению, за мангровые леса, — туда, где начинались поросшие травой обширные болота.
Именно в те края и устремились стада слонов в поисках убежища от стрел и пуль браконьеров, под защиту императорского декрета и естественных условий труднопреодолимой местности.
Разбойничьего вида персонаж, управлявший дау, отдал нараспев какие-то приказы, и Себастьян стал с интересом наблюдать за сложной процедурой поворота неуклюжего судна. Попадав со снастей, точно перезрелые коричневые плоды, полуголые члены команды сгрудились возле почти шестидесятифутовой тиковой траверсы. Шлепая ногами по грязной палубе, они сновали вдоль нее взад-вперед. Словно старик с пораженными артритом суставами, дау, кряхтя, неохотно развернулось навстречу ветру и оказалось носом к берегу. От этого потревожившего трюмную вонь маневра в сочетании с доносившимся «ароматом» болот глубоко внутри Себастьяна что-то шевельнулось. Он сильнее сжал поручень, и пот крохотными капельками выступил у него на бровях. Резко подавшись вперед, он под радостное улюлюканье команды сделал очередное подношение морским богам. Он все еще продолжал богопреклоненно висеть на поручне, когда дау, миновав бурные воды устья реки, оказалось в тихом, самом южном рукаве Руфиджи.
Четыре дня спустя Себастьян вместе с капитаном дау сидели на расстеленном на палубе толстом бухарском ковре. На пальцах им удалось втолковать друг другу, что ни один из них понятия не имел, где они находятся. Дау стояло на якоре в узкой протоке среди причудливых стволов мангровых деревьев. Себастьяну уже доводилось сбиваться с пути, и он пусть и с некоторой обреченностью все же был в состоянии признать, что заблудился, однако капитану дау — человеку, которому доплыть от Адена до Калькутты, а оттуда еще и до Занзибара было все равно что сходить «до ветру», мужества явно не хватало. Подняв глаза к небесам, он воззвал к Аллаху, чтобы тот каким-то образом повлиял на джинна — стража этого вонючего лабиринта, который как-то странно управлял водными течениями, направляя их вспять, и изменял контуры островов, заставляя его дау неожиданно натыкаться на грязные берега. Распаленный собственным красноречием, он подскочил к бортовому поручню и стал громко негодовать в сторону мангровых зарослей, пока своими воплями не поднял оттуда ибисов, закружившихся в жарком мареве над дау. Затем он вновь плюхнулся на ковер и, мрачно уставившись на Себастьяна, принялся сверлить его злобным взглядом.
— Вообще-то это не моя вина, — несколько смутившись от гнетущего взора, попытался увильнуть Себастьян. Он вновь извлек морскую карту, развернул ее на палубе и ткнул пальцем в обведенный синим карандашом остров, выбранный Флинном О’Флинном для их рандеву. — Я хочу сказать, что это уж твое дело отыскать остров. В конце концов, ты же управляешь судном, а не я.
Капитан ответил смачным плевком на палубу, и Себастьян ощутил прилив крови к лицу.
— Ну, так мы вообще ни до чего не договоримся. Давай будем вести себя как джентльмены.
На этот раз капитан постарался собрать все из своих гортанных глубин и ответил большим желтым плевком мокроты точно в синий кружок на карте Себастьяна. Затем он встал и гордо удалился к своей команде, сидевшей кучкой под ютовой надстройкой.
Во время коротких сумерек, пока москиты прозрачной зудящей тучкой вились у него над головой, Себастьян слушал арабский бубнеж и то и дело ловил на себе брошенные с противоположного конца дау взгляды. И когда опустившаяся ночь черным облаком окутала судно, он в ожидании нападения занял оборонительную позицию на баке
[4]
. В качестве оружия он предполагал использовать свою эбеновую трость. Положив ее на колени, он сел спиной к бортовому поручню и дождался полной темноты, чтобы затем бесшумно поменять диспозицию, перебравшись за стоявшую возле мачты бочку с водой.
Ждать пришлось довольно долго — чуть ли не полночи прошло, прежде чем он услышал шлепанье крадущихся ног по дощатому полу. Из-за того что черноту ночи дополнял навязчивый шум с болот — громкие тирады лягушек, несмолкающее нытье насекомых, периодическое фырканье и всплески бегемотов, — Себастьяну было трудно понять, сколько человек послали по его душу. Прячась за бочкой, он без толку напрягал глаза, всматриваясь в кромешную темноту и пытаясь отфильтровать от болотного шума еле слышные звуки подбиравшейся к нему по палубе смерти.
Достичь каких бы там ни было высот в учебе Себастьяну не довелось, зато он успел побоксировать в полутяжелом весе за Рагби и был неплохим «подающим», выступая в прошлом сезоне за сборную графства Суссекс по крикету. И сейчас наряду со страхом он чувствовал непоколебимую уверенность в своем физическом превосходстве. Это был не тот страх, что, вяло разливаясь теплом где-то в животе, превращал человека в желе, напротив — все мышцы тела напряглись подобно натянутой тетиве. Притаившись в ночи, Себастьян пошарил в поисках лежавшей рядом на палубе трости. Его руки наткнулись на один из набитых зелеными кокосами мешков, которыми загрузили часть палубы. Их везли из-за молока, в дополнение к скудным запасам пресной воды на борту. Поспешно надорвав мешок, Себастьян вынул из него круглый увесистый плод.
— Ну что ж, за неимением мяча для крикета… — пробормотал он, вскакивая на ноги и после короткого разбега совершая один из таких же мощных бросков, как в прошлогодней игре против Йоркшира. В его нынешнем противостоянии с арабами эффект получился не меньший. Улетевший кокос треснул по черепу одного из потенциальных убийц, а другие в смятении ретировались.
