— Тогда, похоже, у вас есть выбор — мародеры-англичане или расстрельная команда на юте.
— Что вы хотите этим сказать? — почти простонал Фляйшер.
— Я хочу сказать, что моя просьба больше таковой не является: с настоящего момента это приказ. Не выполните — сразу же пойдете под трибунал.
Фон Кляйне вынул золотые часы и взглянул на циферблат.
— Думаю, что, несмотря на формальности, мы успеем расстрелять вас еще до темноты — как вы считаете, Киллер?
— Придется поторопиться, господин капитан. Но думаю, справимся.
53
Когда генерал-губернатор Мозамбика предложил Флинну звание капитана португальской армии, произошел жуткий скандал: Флинн с абсолютной уверенностью претендовал не меньше чем на полковника и даже пригрозил разрывом деловых отношений. Сделав Флинну контрпредложение в виде звания майора, губернатор тут же велел своему адъютанту вновь наполнить Флинну бокал. Флинн принял и то и другое, правда, продолжая выражать свое несогласие с первым. Это произошло семь месяцев назад — всего через несколько недель после бойни в Лалапанзи.
С тех пор армия Флинна — разношерстная шайка из сотни местных вояк под предводительством его самого, Себастьяна и Розы Олдсмит — практически непрерывно орудовала на германской территории.
Совершив набег на железнодорожный разъезд Сонгеа, они сожгли там пятьсот тонн сахара, а в пакгаузах — почти тысячу тонн проса, ожидавших отправки в Дар-эс-Салам, где их с нетерпением дожидались губернатор Шее и полковник Леттов фон Форбек, формировавшие в прибрежных районах армию.
Очередным громким успехом увенчалась и засада, устроенная ими на переправе отряду из тридцати аскари. Освободив сопровождаемых теми сотни три рекрутов из местного населения, Флинн настоятельно рекомендовал новобранцам забыть про военно-героические амбиции и возвращаться восвояси по родным деревням, используя в качестве неоспоримого аргумента валявшиеся по берегам реки трупы аскари.
Помимо диверсий на телеграфных линиях и взрывов железнодорожных путей, с различной результативностью были проведены еще три рейда. Дважды им удавалось перехватывать направлявшиеся к германским соединениям караваны с провиантом. И каждый раз они вынуждены были отступать под натиском подоспевших германских сил. Третья вылазка стала особенно досадной, поскольку они чуть было не схватили самого комиссара Фляйшера.
Быстрые ноги бегунов-гонцов, входивших в службу разведки Флинна, принесли новость о том, что Герман Фляйшер с отрядом аскари, покинув резиденцию в Махенге, отправились к слиянию рек Рухаха и Руфиджи, где погрузились на катер и с непонятной целью удалились в направлении дельты Руфиджи.
— Все, что поднимается, должно опуститься, — философски заметил Флинн Себастьяну. — И все, что спускается по Руфиджи, должно вернуться вверх по течению. Пойдем к Рухахе дожидаться герра Фляйшера.
Это был один из случаев, не вызвавших возражений ни со стороны Себастьяна, ни со стороны Розы. Все трое без лишних слов прекрасно понимали, что армия Флинна существовала главным образом как орудие возмездия. Поклявшись на могиле ребенка, они воевали не столько из чувства патриотического долга, сколько из жажды мести: жизнь Германа Фляйшера могла стать хотя бы частичной расплатой за жизнь Марии Олдсмит.
Они направились к реке Рухахе. Как часто бывало, Роза шла во главе колонны. То, что она женщина, выдавала лишь длинная темная коса. Роза была в полевой куртке и длинных брюках цвета хаки, скрывавших женственность ее бедер. Длинноногая, она вышагивала с висящим через плечо заряженным «маузером».
Себастьян поражался произошедшим в ней переменам — незаметно появившаяся, подчеркнуто упрямая линия рта, фанатичный блеск темных глаз и голос, полностью утративший былую жизнерадостность. Говорила она редко, но Флинн с Себастьяном всегда прислушивались к ее мнению. Иногда, слушая этот выхолощенный, безжизненный голос, Себастьян чувствовал мурашки на коже.
Добравшись до места высадки с пристанью на реке Рухахе, они стали ждать возвращения катера. Это произошло тремя днями позже: тихое пыхтение возвестило о его приближении. Когда, доблестно сопротивляясь течению, катер показался из-за поворота и направился к деревянному причалу, они лежали в засаде.
— Вот он! — хриплым от волнения голосом произнес Себастьян, узнав на носу судна пухленькую фигурку в серой одежде. — Свинья, ах ты, мерзкая свинья! — Он щелкнул затвором винтовки.
— Стой! — Рука Розы легла ему на запястье, прежде чем он успел поднять приклад к плечу.
— Я могу уложить его отсюда! — возмутился было Себастьян.
— Нет. Я хочу, чтобы он нас увидел. Я должна ему кое-что сказать. Хочу, чтобы он знал, почему умрет.
Развернувшись, катер встал поперек течения, и его стало немного сносить, пока он легонько не ткнулся носом в причал. Двое аскари, выпрыгнув на берег, налегли на канаты, чтобы удержать катер, пока комиссар выгружался.
С минуту Фляйшер постоял на причале, глядя на реку. Ожидание должно было бы насторожить Флинна, но он не придал этому значения. Затем, слегка пожав плечами, комиссар поплелся к домику-пристани.
— Вели своим людям бросить оружие в реку, — старательно по-немецки велел Флинн, внезапно появляясь из зарослей камыша.
Похолодев от страха, Герман Фляйшер словно окаменел, однако его брюшко затряслось, и он стал медленно поворачивать голову в сторону Флинна. Его голубые глазки раскрылись до такой степени, что заняли большую часть физиономии, а его горло издало странный клокочущий звук.
— Быстро, или я прострелю тебе живот, — сказал Флинн, и Фляйшер обрел голос. Он передал приказ Флинна аскари, и в подтверждение со стороны катера донеслись многочисленные всплески воды.
Заметив краем глаза какое-то движение, Фляйшер повернул голову и лицом к лицу столкнулся с Розой Олдсмит. За ней полукругом стояли Себастьян с дюжиной вооруженных африканцев, однако чутье подсказывало Фляйшеру, что наибольшую угрозу представляла женщина. В ней чувствовалась некая безжалостная и смертельно опасная целеустремленность. И он задал свой вопрос, обращаясь именно к ней:
— Что вам надо? — Его голос был хриплым от страха.
— Что он говорит? — спросила у отца Роза.
— Хочет знать, что тебе надо.
— Спроси, помнит ли он меня.
Услышав вопрос, Фляйшер вспомнил ее — в ночной сорочке, на коленях возле горящего дома, и жуткий страх овладел им от этих воспоминаний.
— Это была случайность, — прошептал он. — Ребенок! Я не давал такого приказа.
— Скажи ему… — продолжала Роза, — скажи, что я сейчас убью его. — Ее руки решительно взялись за «маузер», снимая его с предохранителя, но глаза неотрывно следили за лицом Фляйшера.
— Это была случайность, — повторил Герман и отшатнулся, поднимая руки, словно стремясь защититься от неминуемой пули.
