— Сэр! — запротестовал было Рандл.
— Позвольте напомнить вам, капитан, что я — руководитель спасательной операции и моя власть на текущий момент превышает вашу. — Николас не стал ждать ответа и обратился к Шантель: — Бери Питера и спускайся на квартердек. Первым на «Колдун» пойду я.
— Послушайте, Берг. — Дункан был вне себя. — Я требую, чтобы вы прежде всего привязали буксирный канат. Мое судно в опасности!
— Отправляйтесь со всеми! — резко бросил Николас. — Что и когда делать, решать мне.
— Дорогой, у тебя нет выхода. — Шантель мстительно улыбнулась мужу. — Ты проиграл. Сейчас есть только один победитель — и это Николас.
— Заткнись! Чтоб тебе провалиться… — зашипел на нее Дункан.
— Марш вниз, на квартердек. — В голосе Николаса хрустел лед.
— Я остаюсь на борту этого судна, — заявил Дункан. — Я несу за него ответственность. Бог свидетель, я обещал довести дело до конца — и сдержу свое слово. Заодно пригляжу за тем, чтобы вы, господин Берг, выполняли порученную работу.
Усилием воли Николас сдержался и несколько долгих секунд разглядывал Дункана. Затем безжалостно улыбнулся.
— Да, трусом тебя не назовешь, — нехотя кивнул он. — Другими именами — запросто, но только не трусом. Оставайся, коли хочешь. Лишняя пара рук не помешает. — Он обернулся к Питеру: — Пойдем, мой мальчик.
И потянул сына к лифту.
Возле релинга Николас еще раз прижал к себе Питера, тот уткнулся носом отцу в воротник — и они так постояли несколько секунд, щека к щеке, под ревевшим над головами ветром.
— Пап, я тебя люблю.
— И я люблю тебя, Питер. Слов нет, как люблю… Но сейчас тебе пора.
Он разомкнул объятия и усадил сына в монтажную люльку, затем сделал шаг назад и правой рукой описал над собой круг. Лебедка на верхней надстройке «Колдуна» тут же потянула к себе драгоценный груз, подвешенный на тонком — и с виду ненадежном как паутинка — нейлоновом тросе.
Из-за бросков и качки обоих судов трос то провисал, то вновь натягивался, и в какой-то момент белая парусиновая люлька чуть не зачерпнула воду, в последнюю секунду увернувшись от зеленых клыков холодных и голодных волн, а мигом позже трос уже звенел от предельного натяжения, угрожая лопнуть и сбросить Питера в море, — но наконец подвеска достигла буксира, и четыре пары крепких рук подхватили мальчика. Он едва успел махнуть Николасу, как его увели с палубы, и люлька поползла обратно.
Лишь сейчас Николас заметил, что за его руку цепляется Шантель. Он взглянул ей в лицо: ресницы слиплись от дождя, щеки мокрые — она походила на маленького ребенка, а громоздкий брезентовый плащ и спасательный жилет лишь подчеркивали это впечатление. Она была, как всегда, прекрасна, но в широко распахнутых глазах читалась отчаянная тревога.
— Николас, ты всегда был мне нужен, — хрипло сказала Шантель. — Но ни разу я не нуждалась в тебе так сильно, как сейчас. — С каждой секундой ветер сдувал прочь ее напускное хладнокровие. — Ты и это судно… все, что у меня осталось…
— Только судно, — резко поправил он и удивился, с какой легкостью удалось разорвать путы наваждения. Та часть души, которой Шантель всегда умела столь безошибочно коснуться, сейчас была отгорожена бронированным панцирем. С внезапным облегчением он понял, что освободился от Шантель — отныне и навсегда. Все кончено. Прямо здесь, сейчас, среди бушующего шторма — он был наконец свободен.
Шантель почувствовала это, и читавшийся в глазах страх переродился в подлинный ужас.
— Николас, не бросай меня здесь! О Николас! Что будет со мной и «Флотилией Кристи»?!
— Не знаю, — спокойно сказал он, подтягивая люльку, которая в эту секунду показалась над фальшбортом «Золотого рассвета». Николас с легкостью поднял Шантель и усадил на сиденье. — И если говорить по правде, мне наплевать.
Он отступил на шаг и взмахнул рукой. Раскачиваясь маятником, люлька заскользила по тросу через узкую брешь. Шантель ему что-то провизжала, но Николас скользящими прыжками уже несся на ют, где его ждала троица добровольцев — рослые, крепкие, опытные моряки. Ник быстро обежал глазами их снаряжение, от толстых кожаных рукавиц до болторезов и стальных ваг, которыми они будут орудовать, заводя тяжеленный буксирный канат.
— Годится, — кивнул он. — Как только последний человек покинет борт, готовьтесь принять бросательный конец.
Из-за того что авральная партия не обладала достаточным опытом буксирных работ, да еще в стремительно ухудшавшихся погодных условиях, ушел почти час на крепление ходового конца каната вместе с его нейлоновым абсорбером к кормовым швартовным кнехтам «Золотого рассвета». Однако время пролетело так стремительно, что Николас изумился, бросив взгляд на часы. При таком ветре судно должно было быстро дрейфовать в сторону суши. Он кинулся в надстройку, оставляя за собой водяную дорожку до самого лифта.
Капитан Рандл стоял за штурвалом, угрюмо сгорбившись под градом упреков. Едва Николас появился на мостике, Дункан сразу же переключился на него.
— Вас только за смертью посылать!
Один-единственный взгляд на цифровой индикатор глубиномера дал понять, что Дункан близок к истине. Под ватерлинией оставалось тридцать восемь саженей, из которых двадцать составляла осадка грузного чрева «Золотого рассвета». Шквальные порывы с востока усиленно подгоняли танкер к берегу, и Николас был вынужден признать, что в словах Дункана что-то есть. Впрочем, ничем не выдавая ни тревоги, ни возбуждения, он шагнул к Рандлу и снял с крючка микрофон.
— Дэвид, — спокойно сказал он, — вы готовы вытащить нас из этой передряги?
— Так точно, сэр, — раздался над головами голос из динамика.
— Я кладу руль на левый борт, чтобы помочь вам развернуться против ветра, — сообщил Николас и взглянул на Рандла: — Лево на борт.
— Руль сорок лево, — отозвался Рандл.
От натянутого буксира по корпусу танкера пробежала небольшая дрожь. Сейчас «Колдун» выполнял деликатную задачу по развороту танкера поперек шквального ветра, после чего предстояло кормой вперед вытаскивать этого голиафа на середину фарватера, где его поджидали более безопасные глубины и шансы выжить в урагане.
«Золотой рассвет» оказался прямо на пути «Лорны», и буря решила показать свое истинное лицо. Где-то за спиной урагана лежал разумный и рациональный мир, вставало солнце, однако здесь рассвета не было и в помине, потому что отсутствовал горизонт и даже само небо. Только безумие, ветер и вода — они настолько перемешались друг с другом, что выступали единым фронтом.
Час назад — хотя казалось, что прошла целая вечность, — шквальный порыв сорвал крыльчатку анемометра и смел прочие метеоприборы с крыши мостика, так что Николас уже не знал ни силы, ни направления ветра.
За обзорными окнами ветер срывал с моря покровы и швырял их толстыми пенными одеялами в ходовой мостик, окутывая его визжащей белой завесой, которая полностью отрезала видимость. Главная палуба танкера исчезла под стремительными потоками водовоздушной эмульсии, и уже не получалось разглядеть даже леера на крыльях мостика, хоть они и находились в каких-то шести футах от окон.
