— Есть, босс.
Брюс выбрал самого толкового сержанта.
— Канаки, останешься здесь с десятью людьми, будете защищать мост до нашего возвращения. Возьмите один пулемет и два прожектора… — Керри быстро и четко отдал приказания, и у него даже осталось время спросить Андрэ: — Где стрела? Кого-нибудь задела?
— Нет, прошла в нескольких дюймах. Вот она.
— Повезло.
Брюс взял у Андрэ стрелу и быстро ее осмотрел. Легкая, грубо оперенная листьями тростинка со свинцовым наконечником, привязанным к ней полоской сыромятной кожи. Хрупкая и совсем безобидная, но острие густо смазано темной, засохшей, как карамель, пастой.
— Чудесно, — пробормотал Брюс и передернулся, представив, как яд растекается под кожей лиловым пятном. Такая смерть не из приятных. Тростинка со свинцовым наконечником сразу предстала зловещей и омерзительной. Он сломал ее и бросил через перила моста. Потом спрыгнул с платформы, чтобы посмотреть, как идет сооружение огневого рубежа.
— Не хватает мешков с песком, босс, — сказал Раффи.
— Возьмите матрасы с коек, — разрешил проблему Брюс. Обтянутые кожей соломенные тюфяки легко задержат стрелу.
Через пятнадцать минут все было закончено. В кольце мешков и матрасов высотой до плеч свободно помещались десять человек, оружие и продовольствие. Сквозь амбразуры простреливались оба конца моста.
— Канаки, мы вернемся завтра утром. Никто ни по какой причине не должен покидать пост. Щели между балками достаточно большие, нужду справить сможете.
— Мы проведем время с завидным удобством, капитан. Вот только успокоительного будет не хватать, — многозначительно улыбнулся Канаки, глядя на Брюса.
— Раффи, оставь им ящик пива.
— Целый ящик? — Сержант-майор даже не пытался скрыть, что резко не одобряет такое неэкономное решение.
— Ты мне не доверяешь?
— Доверяю, босс. — Раффи перешел на французский, чтобы протест прозвучал более формально. — Я выражаю озабоченность по поводу восполнения такого ценного продукта.
— Раффи, ты зря теряешь время!
8
От моста до Порт-Реприва оставалось тридцать миль. В шести милях от города показалось шоссе, нырнуло под железнодорожный мост и скрылось в лесу, добираясь до Порт-Реприва в обход возвышенности. А железная дорога карабкалась на вершину холма и оказывалась в шестистах футах над поселком. На каменистых склонах лес поредел и уже не закрывал обзор.
Стоя на крыше, Брюс оглядывал Луфирские топи, тянувшиеся к северу, — бесконечное пространство болотной осоки и открытой воды, уходящее в голубую дымку. С юга его окаймляла река Луфира шириной в полмили. По ее темно-оливковой поверхности гуляла рябь, закручиваясь в водовороты у берегов, под нависшими над водой кустами. Там, где сходились река и топи, образовался естественный мыс, который защищал небольшую гавань Порт-Реприва. Город ютился на клочке земли между гаванью и небольшим болотцем. Шоссе обходило холмы справа и, преодолев дамбу над болотом, вливалось в единственную улицу города.
В центре, напротив станции, стояли три больших здания, железные крыши которых блестели на солнце, как маяки. Вокруг сгрудились штук пятьдесят крытых соломой лачуг.
Вдоль берега гавани протянулся длинный сарай, по всей видимости, мастерские, откуда к воде спускались два пирса. К ним были пришвартованы три дночерпателя — черные неповоротливые суда с высокими надстройками и тупыми носами.
Здесь, на берегу змееподобной реки, в маленькой убогой деревне, поселились жара и болотная лихорадка.
— Хорошее местечко для выхода на пенсию, — проворчал Майк Хейг.
— Или для санатория, — отозвался Брюс.
Внизу, у дамбы, теснилось еще несколько строений — над лесом виднелись лишь верхушки крыш. Над ними возвышался медный шпиль церкви.
— Миссия, — то ли сказал, то ли спросил Брюс.
— Святого Августина, — подтвердил Раффи. — У моей первой жены брат здесь учился. Он теперь атташе чего-то там в Элизабетвиле. У него чертовски недурно идут дела. Хвастун.
— Что ж, молодец, — сказал Брюс.
Поезд медленно съезжал по склону вниз, к городку.
— Ну, босс, вот мы и на месте.
— Точно. Теперь остается только вернуться.
— Да, сэр. Плевое дело.
Отряд въехал в город.
На перроне их встречало больше сорока человек.
«Да, приличный груз будет на обратном пути», — подумал Брюс, пробежав по толпе взглядом. В глаза бросились яркие пятна женских нарядов. Брюс насчитал четыре. «Еще одна непредвиденная сложность. Надеюсь, хоть когда-нибудь в моей жизни все будет так, как я ожидал, и все пройдет гладко вплоть до логического завершения. Надеюсь, черт побери, надеюсь…»
Радость и облегчение слышались в приветственных возгласах. Женщины плакали, а мужчины бежали рядом с поездом, как ребятня. Брюс заметил, что все они смешанных кровей. Цвет кожи варьировался от сливочно-желтого до угольно-черного. Похоже, бельгийцы оставили после себя богатые воспоминания.
В стороне от толпы и всеобщего ликования стоял пожилой бельгиец-полукровка, начальственный вид которого выдавал в нем чиновника высокого ранга. Рядом с ним стояла дородная женщина такого же почтенного возраста, но с более темной кожей. Брюс сразу понял, что это его жена. Стоявшую неподалеку девушку в джинсах и белой рубашке с открытым воротом Брюс сначала принял за мальчика, пока не заметил темные локоны, рассыпавшиеся по плечам, и совсем не мужские выпуклости груди под тонким полотном рубашки.
Поезд остановился. Брюс соскочил на перрон и стал, смеясь, проталкиваться сквозь толпу к бельгийцу. Керри уже целый год провел в Конго, но так и не привык к тому, чтобы его целовали не брившиеся два или три дня люди, от которых пахло чесноком и дешевой махоркой. Такую бестактность он испытал не один раз, пока добрался до бельгийца.
— Да благословит вас Господь, что вы прибыли нам на помощь, мсье капитан. — Бельгиец разглядел две планки на шлеме Брюса и подал ему руку.
Ожидая и опасаясь очередного поцелуя, Брюс с радостью и облегчением ответил на рукопожатие.
— Рад, что мы вовремя, — заметил он.
— Я — Мартин Бусье, представитель «Юнион миньер», а это моя жена, мадам Бусье.
Мартин Бусье был высок и в отличие от своей жены весьма скромно наделен плотью. Седые волосы резко оттеняли темную, выдубленную экваториальным солнцем кожу. Брюсу он сразу понравился. Мадам Бусье прижалась к Брюсу обширным телом и расцеловала его от души. Ее мягкие усы не причинили ему никакого неудобства. От нее пахло туалетным мылом, что, решил Брюс, давало ей несомненное преимущество.
— Разрешите также представить мадам Картье.
Брюс в упор посмотрел на девушку. Сразу несколько вещей поразило его: белая кожа — не болезненно бледная, а матово-прохладная, к которой хотелось прикоснуться; огромные глаза, занимавшие, казалось, все лицо; неосознанно зовущие губы и слово «мадам» перед фамилией.
