— Не доверяйте мужчине, который легко говорит комплименты, потому что он наверняка говорит их каждой девушке. — Она придвинулась еще ближе, и теперь они почти касались друг друга. — Вы зря расходуете свои таланты, mon capitaine. Я неуязвима для ваших чар.
— Сейчас я остановлю машину и…
— Не сможете. — Шермэйн мотнула головой на двух солдат, сидевших на заднем сиденье. — Что они про вас подумают, Бонапарт? Это не лучшим образом скажется на дисциплине.
— Плевать на дисциплину! Через минуту остановлю машину и сначала отшлепаю тебя, а потом поцелую!
— Первая угроза меня не пугает, но в свете второй я, так и быть, оставлю твой бедный нос в покое.
Она слегка отодвинулась, и Брюс посмотрел на нее в упор. Под его прямым взглядом она смутилась и покраснела.
— Ничего себе! Ты знаешь, что невоспитанно вот так пялиться?
«Ну все, я опять влюбился, — подумал Брюс. — Хотя всего третий раз — каждые десять лет по разу. Пугает то, что придет боль — утонченная боль любви и мука потери».
Любовь, это обманчивое чувство, начинается где-то в пояснице. Как это знакомо, думаешь ты. Круглая задница, пара упругих грудей — и ты готов. Ведь это даже не рана, а так — ссадина. Если чешется, можно почесать. Немного бальзама — и все пройдет. Вот только оно не исчезает, а расходится ввысь и вширь, наполняя всего тебя, саднит и воспаляется все больше и больше. В животе горячо, в сердце трепет. Теперь опасно — ты уже неизлечим, никакой бальзам не поможет. На последней стадии чувство атакует мозг. Там уже не больно, а это самый плохой признак. Все ощущения обострены, глаза видят лучше, кровь бежит быстрее, вся еда вкусна, рот хочет кричать, а ноги — нестись вперед. Затем наступает эйфория: ты самый умный, самый сильный, самый мужественный мужчина во всей вселенной, десяти футов роста без ботинок.
«Кстати, а какого ты роста сейчас, Керри? — задумался Брюс и чуть не рассмеялся. — Наверное, настоящий великан: девять футов шесть дюймов, и вешу двадцать стоунов».
А как все заканчивается? Словами. Холодными словами. Слова убивают все. Они сжигают изнутри, обугливая и пожирая, оставляя после себя лишь дымящиеся развалины несбывшихся желаний и безумных поступков. Все заканчивается эгоизмом и безразличием. И словами. Всегда только словами. В конце приходят боль и уныние, и навсегда остаются шрамы. Или все заканчивается без суеты и ярости, осыпаясь и развеиваясь, как пыль на ветру. Остается лишь боль утраты.
«Я все это знаю слишком хорошо. Я уже два раза любил, и сейчас люблю снова. Может быть, хоть на этот раз такого не случится. Может быть, в этот раз все будет дольше. Конечно, ничто не вечно, даже жизнь. Может быть, на этот раз я это пойму и, если буду относиться трепетно, оно продлится всю жизнь».
— Мы уже почти у моста, — сказала Шермэйн, и Брюс вздрогнул. Мили незаметно умчались, лес по сторонам дороги стал гуще и темнее, а ближе к реке — насыщенно-зеленым.
Брюс поехал медленнее, и лес обступил их с двух сторон, образовав темно-зеленый туннель. Еще один поворот — и они выехали на открытую местность, где шоссе сходилось с железной дорогой и бежало бок о бок с полотном к массивному деревянному мосту.
Брюс остановил «форд», выключил двигатель. Вместе с Шермэйн они рассматривали стену джунглей на противоположном берегу реки, заплетенном лианами, почти касающимися зеленой воды. Из берегов напротив друг друга торчали обугленные обрубки моста, словно руки разлученных возлюбленных, а в широкой пропасти между ними вниз по течению вился дым.
— Моста нет, — сказала Шермэйн. — Его сожгли.
— О Боже, — простонал Брюс. — Только этого не хватало!
Невероятным усилием он перевел взгляд от черных останков моста на непроходимые джунгли, тихие и зловещие, обступившие их со всех сторон, всего в ста футах от «форда».
Шермэйн потянулась к ручке дверцы.
— Не выходить из машины! — рявкнул Брюс. — Подними стекло, живо! Они там выжидают. — Он указал на густой лес.
Позади них из зеленого туннеля выехал первый грузовик. Брюс выскочил из машины и побежал навстречу.
— Не выходить, оставайтесь в кабинах! — закричал он и побежал вдоль колонны, повторяя приказ. Добравшись до грузовика, где сидел Раффи, он вскочил на подножку и скользнул внутрь, захлопнув за собой дверцу.
— Мост сожгли.
— А что с ребятами, которых мы здесь оставили?
— Еще не знаю, но скоро выясним. Езжай вдоль колонны, я хочу со всеми переговорить.
Через полуоткрытое окно он отдал приказания каждому водителю, и спустя десять минут грузовики съехались тесным кругом — таким лагерем располагались предки Брюса еще сто лет тому назад.
— Раффи, достань брезент, натянем его сверху, чтобы получилась крыша. Не хочется, чтобы на головы сыпались стрелы.
Сержант-майор отобрал шестерых солдат, и они принялись за работу, разворачивая тяжелую парусину.
— Хендри, по два человека под каждый грузовик. Поставь пулеметы — нас могут штурмовать.
Охваченный приготовлениями к обороне, Хендри даже не огрызнулся, как обычно, а собрал своих людей. Они заползли на животе под грузовики, выставив винтовки наружу — навстречу молчаливым джунглям.
— Огнетушители — в центр, чтобы были под рукой. Нас опять могут попытаться поджечь.
Двое солдат побежали к кабинам и принесли два огнетушителя.
— А мне что делать? — спросила Шермэйн.
— Помалкивай и не мешай, — сказал Брюс и, повернувшись, побежал помогать команде Раффи с брезентом.
Через полчаса лихорадочных приготовлений Брюс остался доволен возведенными укреплениями.
— Это должно их сдержать. — Брюс стоял в центре лагеря вместе с Раффи и Хендри, глядя на зеленую брезентовую крышу над головой и тесно прижатые друг к другу грузовики по окружности. «Форд» поставили у самой цистерны — его не включили в круг обороны, потому что из-за своих небольших размеров он мог стать слабым местом в укреплениях.
— Жарко здесь будет. Да и слишком людно, — проворчал Хендри.
— Знаю. — Брюс посмотрел на него. — Может, тебе подождать снаружи, чтобы тут стало полегче?
— Хорошая шутка, сейчас умру от смеха, — ответил Уолли.
— Что теперь, босс? — Раффи облек в слова вопрос, который задавал себе Брюс.
— Мы с тобой осмотрим мост, — сказал Брюс.
— Хороши вы будете: в куртках, а из них стрелы торчком, — ухмыльнулся Уолли. — Я же не переживу!
— Раффи, возьми нам штук по шесть противохимических накидок. С сотни футов стрелы их не пробьют. И каски, конечно.
— Есть, босс.
Под шестью слоями прорезиненного брезента было жарко, как в сауне. Брюс чувствовал, как с каждым шагом из всех пор брызжет пот и стекает по спине и бокам. Вместе с Раффи они покинули лагерь и пошли по дороге к мосту.
