– Барт – грубая скотина. И много пьет. По-моему, он бывает
жесток. Вчера я заметил у нее на руке несколько синяков. Держу пари, он ее
поколачивает. Подобные штуки приводят меня в ярость.
Горячность Гэбриэла меня несколько удивила. Заметив это, он
резко кивнул.
– Да-да! Я не притворяюсь. Жестокость всегда выводит меня из
равновесия... Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколько приходится вынести
иным женщинам?..
Да потом еще и молчать об этом!
– Я полагаю, их защищает закон.
– Ничего подобного, Норрис! Лишь в самом крайнем случае. А
так систематическое запугивание, пренебрежение, издевательства, а порой и
побои, если муженек хватит лишку. Что может сделать женщина? Только терпеть!
Терпеть и молча страдать. Такие, как Милли Барт, не имеют собственных денег.
Куда им деваться, если они даже и уйдут от мужа? Родственники не любят раздувать
семейные дрязги. Женщины, подобные Милли Барт, совершенно одиноки. Никто и
пальцем не шевельнет, чтобы помочь.
– Да, правда, – согласился я и с изумлением посмотрел на
него. – Вы принимаете это близко к сердцу.
– Уж не думаете ли вы, что я не способен на искреннее
сочувствие? Мне миссис Барт нравится. И мне ее жалко. Хотелось бы ей помочь...
но, пожалуй, тут ничем не поможешь.
Я пожал плечами. Вернее было бы сказать, что я попытался
пожать плечами, за что поплатился приступом сильной боли во всем моем
искалеченном теле. Но вместе с физической болью пришла и более острая и
коварная – боль воспоминаний. Я снова сидел в поезде, следовавшем из Корнуолла
в Лондон, и видел, как в тарелку с супом капают слезы.
Все начинается совсем не так, как сам себе представляешь.
Уступив жалости, становишься уязвимым перед ударами жизни, и оказываешься...
где? В моем случае – в инвалидной каталке, когда будущего нет, а прошлое над
тобой насмеялось.
– А как поживает «славная штучка» из «Герба Сент-Лу»? –
спросил я.
Гэбриэлу такой переход, должно быть, показался неожиданным.
Он усмехнулся.
– Все в порядке, старина! Я крайне осторожен. Пока я в
Сент-Лу ничего, кроме дела! – Гэбриэл вздохнул. – Хотя жаль, конечно! Она как
раз в моем вкусе... Но что поделаешь? Чем-то надо жертвовать. Не могу же я
подводить партию тори!
Я спросил, действительно ли тори так щепетильны на этот
счет. Гэбриэл ответил, что в Сент-Лу очень силен элемент пуританства
[6]
.
Рыбаки, по его словам, склонны к религиозности.
– Несмотря на то, что у них по жене в каждом порту?
– Это же в морском флоте! Вы что-то пугаете, старина!
– Смотрите, сами не запутайтесь... с «Гербом Сент-Лу» или
миссис Барт.
Он неожиданно вспыхнул.
– Послушайте, на что вы намекаете? Миссис Барт – порядочная
женщина... абсолютно порядочная. И славная!
Я с любопытством смотрел на него.
– Говорю вам, она порядочная, – настойчиво повторил он, – и
не потерпит ничего такого...
– Верно. Я тоже так думаю. Но она-то сама, знаете ли, от вас
в восторге.
– О-о, это все Крест Виктории и тот случай в гавани, да еще
всякие слухи.
– Я как раз хотел спросить вас об этом. Кто эти слухи
распространяет?
Он подмигнул.
– Я вам вот что скажу... они полезны... очень полезны!
Уилбрехэма, беднягу, можно списывать в архив.
– Кто их распускает? Карслейк?
Гэбриэл затряс головой.
– Не Карслейк. Нет! Он слишком неловок. Я не могу ему
доверить. Приходится все делать самому.
Я расхохотался.
– Вы станете всерьез утверждать, будто не моргнув глазом
рассказываете людям, что могли бы заполучить и три Креста Виктории?!
– Ну, не совсем так. Я использую для этого женщин... не
самых умных. Они стараются «вытянуть из меня подробности» (которыми я делюсь
крайне «неохотно»)... Потом, когда я, опомнившись, ужасно смущаюсь и прошу не
говорить об этом ни одной живой душе, они поспешно уходят и рассказывают все
своим лучшим друзьям.
– Вы и впрямь абсолютно бесстыдны, Гэбриэл!
– Я веду предвыборную борьбу. Мне надо думать о своей
карьере. Подобные вещи оказываются куда важнее, чем то, разбираюсь ли я в
вопросах тарифов, репараций или равной оплаты за одинаково скверную работу.
Женщин обычно больше интересует сама личность кандидата.
– Это мне напомнило... Какого черта, Гэбриэл?! Что вы имели
в виду, говоря миссис Барт, что я был ранен в Аламейне?
Гэбриэл вздохнул.
– Полагаю, вы ее разочаровали. Не следовало этого делать,
старина! Делайте высокие ставки» пока вам везет.
Герои нынче в цене. Скоро обесценятся. Пользуйтесь случаем,
пока можно.
– Идя на очевидный обман?
– Совсем ни к чему говорить женщинам правду. Я никогда этого
не делаю. Кстати, правда им не нравится.
Сами убедитесь.
– Не говорить правду – не означает ли лгать?
– Зачем лгать. Я все уже сделал за вас. Вам следовало лишь
пробормотать: «Чепуха... все это ошибка... Гэбриэлу следовало придержать
язык...» И тут же завести разговор о погоде... или об улове сардин... или о
том, что творится где-то там в дремучей России... И женщина уходит с горящими
от восторга глазами. Черт побери, вам что, совсем не хочется поразвлечься?
– Какие у меня могут быть развлечения?!
– Ну я, конечно, понимаю, вы не можете с кем-нибудь
переспать... Гэбриэл обычно не выбирал выражения. – Но немножко
сентиментальщины все-таки лучше, чем ничего. Разве вам не хочется, чтобы
женщины повертелись бы вокруг вас?
– Нет.
– Странно... А я бы не прочь.
– В самом деле?
Лицо Гэбриэла вдруг приняло иное выражение. Он нахмурился.
– Может быть, вы и правы, – наконец произнес он. – Пожалуй,
если хорошенько разобраться, никто себя по-настоящему не знает... Мне кажется,
я неплохо знаком с Джоном Гэбриэлом. А вы полагаете, что я на самом деле знаю
его не настолько хорошо. «Познакомьтесь: майор Джон Гэбриэл – по-видимому, вы
незнакомы...»
