Есть тысяча обличий у любви,
Все они несут любимым горе.
[11]
– По-моему, это ужасно! – воскликнула Милли.
– Любить кого-то – значит взваливать на него невыносимое
бремя.
– В самом деле, капитан Норрис! Вы говорите такие смешные
вещи!
Милли, казалось, готова была захихикать.
– Не обращайте на меня внимания, – сказал я. – Мои взгляды
не общеприняты. Это результат печального опыта.
– О-о! Вы тоже были несчастны? У вас?..
Я уклонился от выражения сочувствия, засветившегося в глазах
Милли, и поспешно перевел разговор на Джима Барта. Я подумал, что, к несчастью
для Милли, у нее слишком мягкий характер и ее легко запугать. Наихудший вариант
для брака с таким человеком, как Барт. Судя по всему, Барту нравятся норовистые
лошади и норовистые женщины. Какая-нибудь грубая, сварливая ирландка смогла бы
осадить его и даже вызвать уважение. А полная власть над человеком или животным
превращает самого Барта в скотину. Его склонность к садизму растет, питаясь
страхом жены, ее слезами и вздохами. А между тем для большинства мужчин Милли,
на мой взгляд, была бы хорошей женой выслушивала бы своего мужа, похваливала,
окружала вниманием, – и тот пребывал бы в прекрасном настроении и рос в
собственных глазах.
У меня вдруг мелькнула мысль, что Милли, пожалуй, была бы
хорошей женой для Джона Гэбриэла. Возможно, она не сумела бы постигнуть его
честолюбие (впрочем, честолюбив ли он? Я уже засомневался), но она поддержала
бы его в горькую минуту, когда подступают сомнения в самом себе, что время от
времени прорывалось в его нестерпимо самоуверенную манеру держаться.
В Джоне Барте, похоже, ревность сочеталась с пренебрежением,
что в общем не является редкостью. Возмущаясь глупостью и слабохарактерностью
Милли, он в то же время приходил в неистовство, если ей оказывал внимание
какой-нибудь другой мужчина.
– Вы не поверите, капитан Норрис, – продолжала Милли, – но
Джим говорит ужасные вещи о майоре Гэбриэле. И все только потому, что майор
пригласил меня на чашку кофе в «Рыжую кошку». Он был так любезен – я имею в
виду майора Гэбриэла, а не Джима! – и мы долго сидели за чашкой кофе... Хотя я
уверена, у майора Гэбриэла не так уж много свободного времени! Он говорил так
хорошо – расспрашивал меня о моем отце, о лошадях, о том, как все было в
Сент-Лу в те времена. Просто невозможно быть внимательнее и любезнее! А
потом... потом...
Джим наговорил мне такого!.. Он был в ярости!.. Крутил мне
руку... я вырвалась и заперлась в своей комнате. Иногда я просто в ужасе от
Джима. О-о, капитан Норрис, я так несчастна! Лучше бы мне умереть!
– Что вы, миссис Барт! Ни в коем случае!..
– Я правда хотела бы умереть. Что будет со мной? Я уже не
жду ничего хорошего. Дальше будет все хуже и хуже... Джим из-за пьянства теряет
клиентов, и это бесит его еще больше. Я его боюсь. Правда, боюсь...
Я успокаивал ее как мог, я и правда не думал, что все
настолько плохо, хотя Милли, конечно, несчастная женщина.
Когда я сказал об этом Терезе, она не проявила интереса к
положению миссис Барт.
– Неужели ты не хочешь послушать об этом? – спросил я с
упреком.
– Не особенно, – ответила Тереза. – Все несчастные жены
похожи друг на друга, и истории их довольно однообразны.
– Ты бесчеловечна, Тереза!
– Признаю, сочувствие никогда не было сильной чертой моего
характера.
– Мне кажется, – сказал я, – что эта несчастная влюблена в
Гэбриэла.
– Я в этом почти уверена, – сухо заметила Тереза.
– И тебе все равно ее не жаль?
– Ну, во всяком случае, не из-за этого. Я считаю, что
влюбиться в Гэбриэла – это большое удовольствие.
– Что ты говоришь, Тереза! Уж не влюблена ли ты в него сама?
– Нет. К счастью, нет.
– Ты нелогична, – придрался я к словам. – Только что ты сама
сказала, что влюбиться в Гэбриэла было бы удовольствием.
– Но не для меня, – возразила Тереза, – потому что я
отвергаю – и всегда отвергала – эмоции.
– Пожалуй, это правда, – сказал я, – но почему? Этого я не
могу понять.
– А я не могу объяснить.
– Попытайся! – настаивал я.
– Хью! Как ты любишь все анализировать. Хорошо, я попытаюсь.
Наверное потому, что у меня отсутствует инстинктивное восприятие жизни. Для
меня невыносимо сознавать, что моя воля и разум могут быть полностью захвачены
эмоциями. Я «могу контролировать свои действия и в значительной мере
контролирую свои мысли... Но не быть в состоянии управлять своими чувствами!
Это задевает мою гордость и унижает меня.
– Ты не думаешь, что существует опасность чего-то серьезного
между Джоном Гэбриэлом и миссис Барт? – вернулся я к прежней теме разговора.
– Ходят слухи. И Карслейка это беспокоит. Миссис Карслейк
утверждает, будто сплетничают многие.
– Ну и женщина! Да она сама может что угодно выдумать!
– Согласна. Однако миссис Карслейк представляет общественное
мнение. Точнее, мнение наиболее злобной и болтливой части общества Сент-Лу. К
тому же и Барт распускает язык, когда выпьет лишнего, а это случается очень
часто. Конечно, всем известно, что он очень ревнив и на многое в его разговорах
не стоит обращать внимания, но все это порождает слухи.
– Гэбриэл должен быть осторожнее, – сказал я.
– А это не в его характере, не правда ли?
– Ты не думаешь, что ему в самом деле нравится эта женщина?
– Мне кажется, – не спеша ответила Тереза, – что Гэбриэлу
просто ее жаль. Он – из тех, кто легко поддается состраданию.
– Как ты думаешь, он не заставит ее бросить мужа?
Это было бы несчастьем!
– В самом деле?
– Дорогая Тереза, в таком случае все рухнет!
– Я знаю.
– Но ведь это катастрофа!
– Для Джона Гэбриэла? Или для партии консерватора? –
язвительно спросила Тереза.
– Собственно говоря, я думал о Гэбриэле. Но это было бы
катастрофой и для консервативной партии тоже.
– Я, разумеется, не политик, – сказала Тереза, – и меня
нисколько не пугает, если в Вестминстер изберут еще одного лейбориста (хотя
было бы ужасно, если бы меня услышал Карслейк!). Мне зна??ительно интереснее
знать, будет ли это бедой для Джона Гэбриэла или нет. Предположим, что в
результате он станет более счастливым человеком.
