– Совершенно верно! – с жаром поддержал я.
– По-моему, эти слухи, – сказала миссис Бигэм Чартерис, – во
многом исходят от самой миссис Карслейк.
– О нет, Мод! Она, конечно, не стала бы делать ничего
такого, что снизит шансы нашего кандидата.
– Ты, Агнес, даже представить себе не можешь, что мне
пришлось повидать в полку, – мрачно сказала миссис Бигэм Чартерис. – Если
женщина злобствует, она не желает считаться ни с чем и пожертвует всем чем
угодно, даже карьерой собственного мужа! Если хочешь знать мое мнение, миссис
Карслейк и сама была бы не прочь пофлиртовать с Джоном Гэбриэлом.
– Что ты говоришь. Мод!
– Спроси у капитана Норриса. Он постоянно здесь, а, как
говорится, со стороны виднее.
Обе дамы выжидающе смотрели на меня.
– Мне так не... – начал было я, но передумал. – Впрочем,
пожалуй, вы правы, миссис Чартерис!
Я неожиданно припомнил многозначительность некоторых
взглядов и незаконченных фраз, произнесенных миссис Карслейк, и подумал, что
такое вполне возможно, несмотря на кажущуюся невероятность подобного
предположения. Она не только не предприняла ничего, чтобы пресечь слухи, но,
скорее всего, сама тайно их поощряла.
Подумать только, как непригляден мир, в котором мы живем!
– Уж если кто и сможет убедить Милли Барт, так это капитан
Норрис, неожиданно сказала миссис Бигэм Чартерис.
– Нет! – воскликнул я.
– Вы ей нравитесь. К тому же у инвалида всегда
привилегированное положение.
– О, я с тобой полностью согласна! – горячо поддержала леди
Трессилиан, обрадованная подобным оборотом, освобождающим ее от неприятной
обязанности.
– Нет-нет! – продолжал я протестовать.
– Сейчас Милли помогает украшать Длинный Амбар. – Миссис
Бигэм Чартерис решительно поднялась с места. – Я пришлю ее сюда. Скажу, что
здесь ее ждет чашка чаю.
– Не буду делать ничего подобного! – снова выкрикнул я.
– Будете, будете! – невозмутимо сказала миссис Бигэм
Чартерис недаром она была женой полковника. – Мы все должны что-то предпринять,
чтобы не допустить в парламент социалистов.
– И помочь нашему дорогому мистеру Черчиллю, – подхватила
леди Трессилиан. – Особенно после всего, что он сделал для страны.
– Теперь, когда Черчилль выиграл для нас войну, – сказал я,
– ему нужно писать историю этой войны – ведь он один из лучших писателей нашего
времени! – и хорошенько отдохнуть, пока лейбористы окончательно осрамят себя
скверным управлением в мирное время.
Миссис Бигэм Чартерис отправилась в Длинный Амбар, а мы с
леди Трессилиан продолжали нашу беседу.
– Черчилль заслуживает отдыха, – повторил я.
– А вы представляете, что могут натворить лейбористы –
воскликнула леди Трессилиан.
– Представляю, что и другие могут натворить не меньше. После
войны очень трудно ничего не натворить! Вам не кажется, что было бы лучше, если
бы на выборах победила не наша партия? – Я услышал звуки приближавшихся шагов и
голоса. – Все-таки лучше было бы вам самой поговорить с Милли Барт. Услышать
такие вещи от мужчины ей будет неловко.
Однако леди Трессилиан решительно затрясла головой.
– Нет! – сказала она. – Нет-нет! Мод права. Лучше всего это
сделать вам. Я уверена, она поймет.
Очевидно, «она» относилось к Милли Барт, однако сам я очень
сомневался в том, что «она» поймет.
Миссис Бигэм Чартерис ввела Милли Барт в комнату, точно
большой эскадренный миноносец, конвоирующий торговое судно.
– Ну вот! – оживленно сказала она. – Налейте себе чашечку чаю,
садитесь и развлекайте капитана Норриса.
Агнес, ты мне нужна. Что ты сделала с призами?
Обе женщины поспешно вышли из комнаты. Милли Барт налила
себе чашку чаю, подошла и села около меня.
– Что-то случилось, да? – Милли было явно не по себе.
Не произнеси она этой фразы, я бы, пожалуй, увильнул от
возложенной на меня миссии. Вопрос, заданный Милли, помог мне выполнить
поручение.
– Вы, Милли, очень славная женщина. Но вы когда-нибудь
задумывались над тем, что многие люди отнюдь не такие славные?
– Что вы имеете в виду, капитан Норрис?
– Послушайте, Милли, вам известно, что о вас и майоре
Гэбриэле ходят неприятные слухи?
– Обо мне и майоре Гэбриэле? – Она удивленно смотрела на
меня, и лицо ее медленно покрывалось краской от Шеи до корней волос. Это меня
так смутило, что я отвел взгляд. – Вы хотите сказать, – неуверенно произнесла
Милли, – что не только Джим... другие тоже говорят?..
– Когда идет предвыборная кампания, кандидату приходится
быть особенно осторожным, – назидательно вещал я и сам себе был противен. – Он
должен избегать, как говорил Святой Павел, даже видимости зла. Понимаете?
Такие обычные в другое время поступки, как пригласить даму в
кафе или встретить ее на улице и поднести покупки... этого достаточно, чтобы
люди начали злословить.
Милли смотрела на меня испуганными карими глазами.
– Но вы мне верите? Вы верите, что ничего не было?
Он никогда и слова не сказал! Только был очень-очень добр.
Больше ничего! На самом деле – ничего!
– Ну конечно, я вам верю. Но кандидат не может позволить
себе даже быть добрым. Этого требует нравственная чистота наших политических
идеалов, – добавил я с горечью.
– Я бы никогда не причинила ему вреда! Ни за что на свете!
– Разумеется, Милли! Я в этом уверен.
– Что я могу сделать, чтобы все исправить? – Она умоляюще
смотрела на меня.
– Я бы вам посоветовал... гм!., держаться в стороне, пока не
пройдут выборы. Постарайтесь, если сможете, чтобы вас не видели с ним вместе.
– Да, конечно! – Милли кивнула. – Я вам так благодарна,
капитан Норрис, за то, что вы мне сказали. Я никогда бы не подумала... я... он
был так добр ко мне.
Милли встала, собираясь уходить, и все бы кончилось
благополучно, не появись именно в этот момент на пороге Джон Гэбриэл.
– Привет! Что тут происходит? Я прямо с собрания.
Говорил, пока в горле не пересохло. Херес есть? Виски сейчас
нельзя: дальше у меня встреча с мамашами, а от виски сильный запах.
