Я ничего не ответил. Мне столько пришлось вытерпеть от
Гэбриэла, когда он пребывал в ударе, что теперь, видя его поверженным, я даже
получал некоторое удовлетворение.
Мое молчание раздражало Гэбриэла. И я был этим доволен. Мне
хотелось досадить ему.
– Знаете, Норрис, до чего у вас самодовольный и ханжеский
вид? Что, по-вашему, я должен теперь делать? Извиниться перед девушкой?
Сказать, что я потерял голову?
Что-то в этом роде?
– Меня это не касается. У вас такой богатый опыт общения с
женщинами, что вы сами должны знать, что делать.
– Мне никогда не приходилось иметь дело с такой девушкой.
Как по-вашему, она шокирована? Возмущена? Чувствует отвращение? Считает меня
настоящей свиньей?
– Я не знаю ни что думает, ни что чувствует Изабелла, –
сообщил ему я не без удовольствия и, глянув в окно, добавил:
– Я знаю только, что она идет сюда.
Гэбриэл побагровел, в глазах появилось затравленное
выражение. Он встал у камина в безобразной позе – ноги широко расставлены,
подбородок выпячен вперед; взгляд шкодливый. Все это его отнюдь не красило, так
что я опять с удовлетворением отметил, что он выглядит мелким подлецом.
– Если она посмотрит на меня как на мразь...
Изабелла, однако, не посмотрела на него как на мразь.
Она поздоровалась сначала со мной и потом с Гэбриэлом, не
сделав между нами никакой разницы. Держалась она спокойно и в высшей степени
вежливо. Вид у нее был, как всегда, серьезный и невозмутимый. Она сказала, что
у нее есть поручение к Терезе и, узнав, что Тереза у Карслейков, отправилась
туда. Выходя из комнаты, она слегка улыбнулась нам обоим.
Как только дверь за ней закрылась, Гэбриэл разразился
бранью. Он ругал Изабеллу изощренно и методично. Я безуспешно пытался
остановить этот поток злобных оскорблений.
– Придержите язык, Норрис! – закричал он, – Вас это не
касается. Вот увидите, я поквитаюсь с этой гордячкой, этой сукой, чего бы мне
это ни стоило!
Он выскочил из комнаты, так сильно хлопнув дверью, что весь
Полнорт-хаус вздрогнул.
Я не хотел пропустить Изабеллу, когда она будет возвращаться
от Карслейков, и поэтому попросил, чтобы мою каталку вывезли на террасу.
Ждать пришлось недолго. Выйдя из дома, Изабелла прошла вдоль
террасы и направилась прямо ко мне. Ни слова не говоря, она села на каменную
скамью спокойно, как всегда, сложив тонкие руки на коленях.
Обыкновенно для меня этого было достаточно, но сегодня
любопытство мое разыгралось. Мне хотелось знать, что творится в этой точеной
головке.
Я видел, в каком состоянии был Гэбриэл, но не имел ни
малейшего представления о том, как повлияли события предыдущей ночи на
Изабеллу. Трудность общения с Изабеллой состояла в том, что все мысли
приходилось облекать в простые слова и говорить прямо: любые общепринятые
эвфемизмы
[14]
приводили ее в замешательство.
Тем не менее разговор я начал с довольно расплывчатого
вопроса:
– Все в порядке, Изабелла?
Она недоуменно посмотрела на меня.
– Сегодня утром Гэбриэл был расстроен, – сказал я. –
По-моему, он хочет извиниться перед вами за вчерашнее.
– Почему он должен извиняться?
– Видите ли... – Я замялся. – Он полагает, что вел себя
довольно скверно.
– О! Понимаю... – задумчиво произнесла она.
В поведении Изабеллы не было и тени смятения. Любопытство
толкало меня на дальнейшие расспросы, хотя, в сущности, это было не мое дело.
– Вы не думаете, что он вел себя скверно? – спросил я.
– Не знаю... Я просто не знаю... Видите ли, – добавила она,
будто извиняясь, – у меня просто не было времени подумать.
– Вы не были шокированы, испуганы, расстроены?
Мне стало уже по-настоящему любопытно.
Изабелла, казалось, обдумывала мои слова.
– Нет, – наконец произнесла она все с тем же отстраненным
видом, словно рассматривала что-то далекое. – А что, надо было?
Ну вот! Она обратила против меня мое же оружие! Ответа я,
разумеется, не знал. Откуда мне знать, что должна испытывать девушка, впервые
столкнувшись – не с любовью, нет, и, конечно, не с нежностью, – а с проявлением
низменных страстей довольно примитивного человека!
Я всегда думал (или мне просто хотелось так думать?), что в
Изабелле есть что-то исключительно чистое, девственное. Так ли это на самом
деле? Помнится, Гэбриэл дважды упоминал ее рот. Я внимательно посмотрел на
Изабеллу. Нижняя губа у нее была полная – рот почти габсбургский
[15]
. Губы не
накрашены, чистого, естественного цвета. Да, рот, пожалуй, чувственный.
Гэбриэл якобы пробудил в Изабелле определенный отклик. Но
какой? Чувственный? Инстинктивный? И как об этом отклике судил ее разум?
Внезапно Изабелла спросила, нравится ли мне майор Гэбриэл.
Было время, когда я затруднился бы ответить на такой вопрос. Но не сегодня.
Сегодня мое отношение к Гэбриэлу было совершенно определенным.
– Нет! – ответил я бескомпромиссно.
– Миссис Карслейк он тоже не нравится, – задумчиво
произнесла Изабелла.
Аналогия с миссис Карслейк меня покоробила.
– А вам. Изабелла? Вам он нравится? – в свою очередь спросил
я.
Изабелла долго молчала, а когда наконец заговорила, я понял,
что она с трудом подбирает слова.
– Я его не знаю... Я ничего о нем не знаю... Ужасно, когда
не можешь даже поговорить...
Мне было трудно это понять, потому что, когда мне случалось
увлекаться женщинами, обычно влечение вызывалось взаимопониманием, верой
(иногда ошибочной) в особую симпатию, совпадением вкусов и мнений, обсуждением
спектаклей, книг, этических проблем. Ощущение дружеской теплоты всегда было
началом того, что зачастую оказывалось просто завуалированным чувственным
влечением.
Гэбриэл, по словам Терезы, очень привлекателен и нравится
женщинам. По-видимому, Изабелла тоже находила его привлекательным, но в таком случае
его мужественное обаяние самца она воспринимала как факт, не осознавая и не
обманывая себя иллюзией осознания. Он пришел как посторонний, чуждый человек.
Нравится ли он ей? Возможно ли, что ее привлекала только физическая близость, а
не сам человек?
