Все это Изабелла сообщила в общих чертах. Она пришла к нам
сразу после водворения Милли в замок.
Карслейк понял всю значительность всего, что рассказала
Изабелла, и его мрачное лицо засияло.
– Боже мой! – воскликнул он радостно, хлопнув себя по
колену. – Это же меняет дело! Старая леди находчива.
Да-да! Очень находчива. Превосходная идея!
Однако и находчивость, и сама идея принадлежали Изабелле.
Меня поразило то, как быстро она разобралась в ситуации и приняла решение.
– Надо действовать немедленно, – засуетился Карслейк. –
Необходимо тщательно отработать нашу версию?
Пойдем, Дженет! Майор Гэбриэл!
– Я приду через минуту, – отозвался Гэбриэл. Как только за
четой Карслейк закрылась дверь, Гэбриэл подошел к Изабелле.
– Все это сделали вы. Почему? – спросил он.
– Но... – Изабелла была озадачена. – Из-за выборов.
– Вы хотите сказать, что вас очень заботит победа
консерваторов? Вы это имели в виду?
Изабелла удивленно посмотрела на него.
– Нет. Я имела в виду вас.
– Меня?
– Да. Вы очень хотите победить на выборах, не правда ли?
На лице Гэбриэла появилось странное выражение. Он
отвернулся.
– Хочу? – повторил он скорее себе самому, чем Изабелле или
кому-нибудь из нас. – Не знаю, не знаю – может быть!..
Глава 21
Как я уже говорил, мой рассказ не является подробным
изложением политической кампании. Я находился в стороне от основного потока
событий, так сказать, в тихой заводи, куда доносилось только эхо
происходившего, и ощущал лишь нараставшее напряжение, охватившее всех, кроме
меня.
Оставалось два последних лихорадочных дня до выборов.
Гэбриэл дважды за это время заглядывал ко мне, чтобы промочить горло. Когда он
расслаблялся, то выглядел изможденным; голос у него охрип от частых выступлений
на собраниях, проходивших под открытым небом.
Но несмотря на усталость, энергия его не ослабевала. Со мной
он почти не говорил, очевидно приберегая и голос и силы.
– Что за дьявольская жизнь! – сказал он, забежав на минуту и
быстро проглотив спиртное. – Какие глупости приходится говорить людям. Они
изберут таких правителей, каких заслуживают.
Тереза большую часть времени проводила за рулем. День
выборов пришел вместе со штормовым ветром с Атлантики. Ветер выл, дождь бил по
крыше и стенам дома.
Сразу после завтрака ненадолго заехала Изабелла. На ней был
черный макинтош с приколотой к нему большой розеткой из синей ленты. Волосы
мокрые, глаза блестят.
– Весь день буду возить избирателей на участки, – сказала
она. – И Руперт тоже. Я предложила миссис Барт прийти посидеть с вами. Вы не
против? Иначе вам придется быть в одиночестве.
Я, конечно, был не против, хотя меня вполне устраивала
перспектива провести спокойный день с моими книгами. Последние дни было слишком
много посетителей.
То, что Изабелла проявила беспокойство о моем одиночестве,
было на нее совершенно непохоже. Видно, и она переняла привычки своей тетушки.
– Кажется, любовь действует на вас смягчающе, –
саркастически заметил я. – Или это идея леди Трессилиан?
Изабелла улыбнулась.
– Тетя Агнес хотела сама прийти посидеть с вами, чтобы вы не
чувствовали себя одиноко и – как это она выразилась? – в стороне от событий.
Она вопросительно посмотрела на меня. Подобная мысль,
разумеется, ей в голову прийти не могла.
– Вы не согласны с тетей? – спросил я.
– Но вы ведь действительно в стороне от событий, – со своей
обычной прямотой ответила Изабелла.
– Абсолютно справедливо!
– Мне очень жаль, если вас это огорчает, но я не вижу, чем
бы мог помочь приход тети Агнес. Она тоже была бы в стороне от событий.
– Тогда как ей конечно же хотелось бы (я в этом уверен)
находиться в самом их центре.
– Я предложила, чтобы к вам пришла миссис Барт.
Ей все равно лучше держаться в тени. К тому же я подумала,
что вы могли бы с ней поговорить.
– Поговорить?
– Да. Видите ли, – Изабелла наморщила лоб, – я не умею
говорить с людьми. Не могу их вызвать на разговор со мной. А она все время
повторяет и повторяет... одно и то же.
– Миссис Барт?
– Да. И это так бессмысленно, – но я не могу ей толком
объяснить. Я подумала, может быть, вы сумеете.
– Что она повторяет?
Изабелла присела на ручку кресла. И заговорила медленно,
слегка хмурясь. Ее объяснение очень напоминало попытку путешественника описать
непонятные для него обряды дикого племени:
– Она говорит о том, что случилось. Как она бросилась к
майору Гэбриэлу. Говорит, что все это ее вина; что она будет виновата, если он
проиграет на выборах; что будь она поосторожнее, поняла бы, к чему все
приведет; что, если бы она лучше относилась к Джеймсу Барту и лучше понимала
его, может быть, он и не пил бы так много; что она ужасно винит себя во всем,
не спит всю ночь, думая об этом и сожалея, что поступила так, а не иначе; что
если она повредит карьере майора Гэбриэла, то не сможет до конца своих дней
простить себя; что во всем виновата только она. Виновата всегда и во всем.
Изабелла наконец остановилась и посмотрела на меня.
Она как будто преподносила на блюде нечто, ей самой
совершенно непонятное.
Словно эхо донеслось ко мне из прошлого... Дженнифер,
которая, нахмурив прелестные бровки, мужественно взваливала на свои плечи вину
за все, что сделали другие.
Тогда это мне казалось одной из милых черт Дженнифер. Однако
теперь, когда Милли Барт проделывала то же самое, я понял, что подобное
поведение может изрядно раздражать. «В сущности, – с иронией подумал я, –
разница лишь в том, чья это черта – любимого человека или просто славной
маленькой женщины».
– Ну что же, – задумчиво произнес я, – по-моему, она может
так чувствовать. Вы согласны?
– Нет! – Ответ был, как всегда, однозначный.
– Почему? Объясните!
– Вы же знаете, что я не умею объяснять, – с упреком сказала
Изабелла. Она помолчала, а когда заговорила опять, голос ее звучал неуверенно.
События происходят или не происходят. Я понимаю, что можно беспокоиться
заранее...
