– Я только хочу загладить то, что сделала.
– Скорее всего вы не сможете этого сделать. Разве только вам
удастся убедить Гэбриэла в том, что поражение на выборах для него большая
удача, так как даст ему свободу для более интересных перспектив.
– О-о! – Милли испугалась. – Я не думаю, что смогу это
сделать!
Я тоже так не думал. Это было бы под силу лишь находчивой и
неразборчивой в средствах женщине. Да еще Терезе, если бы Гэбриэл ей нравился,
она тоже могла бы справиться с этой задачей. Она, по-моему, всегда воспринимала
жизнь как непрекращающуюся борьбу.
Для Милли Барт жизнь, безусловно, была чередой романтичных
поражений. Но, быть может, Джону Гэбриэлу нравится подбирать трогательные
обломки крушения и пытаться их склеить. Мне самому это когда-то нравилось.
– Вы его очень любите, не так ли? – спросил я.
Карие глаза Милли налились слезами.
– О да!.. Да! Он... Я никогда не встречала никого похожего
на майора Гэбриэла.
И я тоже. Но меня, разумеется, это не трогало так, как Милли
Барт.
– Я бы все для него сделала, капитан Норрис! Правда, все-все
бы сделала!
– Если вы его так любите, – это само по себе уже много
значит. Оставьте все как есть!
Кто это сказал: «Любите их и оставьте в покое». Какой-нибудь
психолог, который давал совет матерям? Мудрость эта применима не только к
детям. Однако в состоянии ли мы оставить кого-нибудь в покое? Возможно, лишь
наших врагов, да и то с трудом.
Я оторвался от бесплодных размышлений и распорядился, чтобы
подали чай.
За чашкой чаю я намеренно повел разговор о кинофильмах,
которые смотрел в прошлом году. Милли любила ходить в кино.
Она ввела меня в курс последних киношедевров. Мы славно
провели время. Я получил большое удовольствие, и мне было жаль, когда Милли
ушла.
С отдаленных избирательных участков стали появляться «боевые
отряды». Настроения варьировали от оптимизма до отчаяния. Только Роберт пришел
домой бодрый и веселый: в заброшенном карьере он нашел поваленный бук, точно
такой, какого жаждала его душа художника. К тому же он вкусно поел в пабе.
Деревья и еда – две основные темы разговоров Роберта. Кстати сказать, не
худшие!
Глава 22
На следующий день поздно вечером Тереза вошла в мою комнату и,
устало отбросив прядь темных волос со лба, сказала:
– Он прошел!
– С каким преимуществом?
– Двести четырнадцать голосов.
Я присвистнул.
– Только-только!
– Да. Карслейк считает, что, не будь всей этой истории с
Милли Барт, перевес был бы не меньше тысячи.
– Карслейк не понимает, о чем говорит.
– Невероятный успех левых по всей стране. Почти везде
победили лейбористы. Победа консерваторов в Сент-Лу – одна из немногих.
– Гэбриэл был прав, – сказал я. – Ты помнишь, он это
предсказывал.
– Да, помню. Поразительное предвидение!
– Ну что же, сегодня маленькая Милли Барт может наконец
заснуть спокойно. Все-таки она не испортила все дело. Какое это для нее облегчение!
– Неужели?
– Какая же ты все-таки язва, Тереза! Малышка предана
Гэбриэлу.
– Да, это так. Вообще они подходят друг другу. По-моему, он
был бы с ней вполне счастлив. Если, конечно, хочет быть счастливым. Есть люди,
которые не хотят.
– Я никогда не замечал за Гэбриэлом аскетизма. Его мысли не
идут дальше собственного благополучия и того, чтобы урвать от жизни как можно
больше. Он сам это мне говорил. Думаю, он так и сделает. Гэбриэл отмечен
печатью успеха. Самого большого. Что же касается Милли, то ей, похоже, суждена
роль жертвы. Ты, наверное, начнешь уверять меня, что ей это нравится.
– Нет. Конечно нет. Просто, чтобы сказать себе: «Я свалял
дурака!» посмеяться над собой и идти дальше, нужно иметь по-настоящему сильный
характер. Слабому же надо за что-нибудь ухватиться. Ему нужно видеть свои
ошибки не просто как промахи, с которыми необходимо справиться, а как роковую
ошибку, трагическую вину. Я не верю в зло. Все беды в мире происходят от людей
слабохарактерных, обычно совершающих поступки с благими намерениями и
окруженных невероятно романтичным ореолом. Я их боюсь Такие люди опасны. Они
словно покинутые командой корабли, дрейфующие во мраке, угрожающие роковым
столкновением другим, вполне управляемым судам.
Я не видел Гэбриэла до следующего дня. Когда он пришел, я с
трудом узнал его – настолько он был не похож на себя: осунувшийся, почти
начисто лишенный присущей ему энергии и живости.
– Послевыборное похмелье? – спросил я.
Гэбриэл застонал.
– Вот именно! Какая тошнотворная штука успех! Где у вас
самый хороший херес?
Я сказал, где стоит спиртное, и он налил себе бокал.
– Не думаю, что мистер Уилбрэхем сейчас ликует, – заметил я.
– Пожалуй, – Гэбриэл слабо усмехнулся. – К тому же,
по-моему, бедняга Уилбрэхем и себя самого, и политику воспринимает всерьез. Не
то чтобы чересчур, но все-таки достаточно серьезно. Жаль, что он такой слабак.
– Надо думать, вы сказали друг другу все, что положено в
таких случаях: о честной борьбе, непредвзятости и обо всем прочем.
Гэбриэл снова усмехнулся.
– О да! Мы исполнили весь положенный ритуал. Карслейк
проследил за этим. Ну и осел! Свою работу знает превосходно, а ума ни капли!
– За успех вашей карьеры? – Я поднял свой бокал. – Это
начало.
– Да, начало, – подтвердил Гэбриэл без всякого энтузиазма.
– Похоже, вас это не очень радует?
– Это, как вы выражаетесь, послевыборное похмелье.
Жизнь всегда становится скучной, после того как свалишь с
ног парня. Однако впереди еще предстоит немало сражений. Вот вы увидите, как я
буду создавать общественное мнение!
– Лейбористы получили изрядное большинство.
– Я знаю. Это великолепно!
– Ну и ну, Гэбриэл! Странные речи для нашего нового члена
парламента от партии тори!
– Наплевать на консерваторов! Главное, у меня теперь есть
шанс! Кто в наше время может снова поставить партию на ноги? Уинстон
[22]
,
конечно, испытанный, великолепный боец в военное время (особенно в ситуации,
когда весь народ выступал против войны), но он слишком стар, чтобы так же
энергично справиться с проблемами мирного времени. Мир – сложная штука.
Иден
[23]
– приятный сладкоречивый английский джентльмен...
