– Расскажите о себе. Я посторонний человек, а постороннему
можно рассказать. Это не имеет значения.
– Собственно говоря, рассказывать нечего, я сама все
запутала и испортила – абсолютно все!
– Наверное, положение не так уж безнадежно, – заметил я.
Мне было ясно, что Дженнифер необходимо успокоиться, ей
нужна новая жизнь, новые силы... нужно, чтобы ее вытащили из трясины страданий
и долготерпения и снова поставили на ноги. У меня не возникло ни малейшего
сомнения, что я и есть тот человек, который способен это сделать... Да, все
произошло так быстро.
Дженнифер с сомнением посмотрела на меня, как недоверчивый
ребенок, но все же начала рассказывать.
В самый неподходящий момент, как всегда бывает В подобных
случаях, официант принес счет. Хорошо, что это был третий ленч и никто не стал
выпроваживать нас из ресторана. Я добавил десять шиллингов к своему счету, и
официант, сдержанно поклонившись, тотчас исчез.
Мы вернулись к нашему разговору.
Судьба жестоко обманула Дженнифер. Она с необыкновенным
мужеством встречала трудности, но их оказалось великое множество и они не
прекращались, постоянно возникая одна за другой, а физических сил было немного.
Все складывалось как-то неладно с самого начала – ив
детстве, и в юности, и когда она вышла замуж. Мягкость характера и в то же
время импульсивность постоянно ставили ее в трудное положение. Можно было
избежать трудностей, всегда подворачивалась лазейка, однако Дженнифер
предпочитала встречать свои неудачи с открытым забралом. А когда, проиграв, она
наконец решала воспользоваться подвернувшейся лазейкой, та ее неизменно
подводила, и Дженнифер попадала в еще более скверное положение.
Во всем, что с ней происходило, она винила себя. У меня
потеплело на сердце от такой привлекательной черты характера. Не было ни обиды,
ни обвинений. «Наверно, – повторяла она задумчиво, – каким-то образом я сама
виновата».
Мне хотелось закричать: «Нет, конечно же это не ваша вина!
Разве не ясно, что вы – жертва? И всегда будете жертвой, пока не выйдете из
фатальной роли человека, постоянно принимающего вину на себя!»
Дженнифер сидела передо мной – озабоченная, несчастная,
побежденная и восхитительная! Думаю, уже тогда, глядя на нее через узкий столик
вагона-ресторана, я понял, чего ждал в последнее время. Дженнифер... Не
обладание ею... Мне хотелось вернуть ей уверенность в себе, хотелось видеть ее
счастливой и здоровой.
Да, я уже тогда знал (хотя прошло немало недель, прежде чем
я смог себе в этом признаться, что влюблен в Дженнифер. И мое чувство было
гораздо большим, чем влюбленность.
Мы не говорили о том, как бы нам снова встретиться.
Наверное, она в самом деле верила, что мы больше не
увидимся. Я думал иначе. Она назвала свое имя и, когда мы уходили из
вагона-ресторана, с нежностью сказала:
– Это прощание. Но, пожалуйста, поверьте, я никогда не
забуду ни вас, ни того, что вы для меня сделали.
Ведь я была в отчаянии... в полнейшем отчаянии.
Я пожал ей руку и попрощался, но знал, что это не
окончательное «прости». Я был абсолютно уверен, что мы снова встретимся, даже
если бы она взяла с меня слово не разыскивать ее. У нас с ней оказались общие
знакомые. Я не говорил ей об этом, но понимал: мне будет совсем не трудно ее
найти. Более странным казалось, что мы с ней не встретились раньше.
Я снова увидел Дженнифер неделю спустя на коктейле у Каро
Стренджуэй. После этой встречи никаких сомнений больше не было. Мы оба знали,
что с нами произошло...
Мы встречались, расставались и встречались снова. В гостях у
знакомых, в тихих небольших ресторанчиках. Выезжали поездом за город и бродили,
погруженные в сверкающий мир невероятного блаженства. Мы побывали на концерте,
на котором Элизабет Шуман пела: «И на тропе, где будем мы бродить, с тобою
встретимся, забудем все земное и затеряемся в мечтах, моля, чтоб небо любовь
соединило, которую земля уж не разрушит».
Мы вышли после концерта и окунулись в шум и суету
Уигмор-стрит. Я повторил последние слова песни Штрауса «в любви, в блаженстве
бесконечном» – и встретился взглядом с Дженнифер.
– О нет, не для нас, Хью!
– Именно для нас, – возразил я. – Всю оставшуюся жизнь мы
должны пройти вместе.
Нет, протестовала Дженнифер, она не может так вдруг все бросить.
Она знает, что муж не позволит ей подать на развод.
– Ну а сам он мог бы это сделать?
– Да. Думаю, да. О Хью, нельзя ли нам оставить все как есть?
– Нет, нельзя!
Я не торопил ее. Ждал, наблюдая за тем, как к Дженнифер
постепенно возвращалось душевное и физическое здоровье. Мне не хотелось, чтобы
она изводила себя из-за необходимости принимать решение до тех пор, пока снова
не станет тем веселым, счастливым существом, каким ее создала природа. Ну что
же, я этого добился. Дженнифер окрепла и физически и духовно. Теперь мы должны
были принять решение.
Это оказалось не так просто. У Дженнифер нашлось множество
возражений – довольно странных и неожиданных.
Большей частью они были вызваны беспокойством за меня и мою
карьеру, ведь это станет для меня полным крушением. Я уверял, что все обдумал.
Я молод, и, кроме преподавания в школе, существует многое другое, чем я могу
заняться. Дженнифер плакала: она никогда не простит себе, если разрушит мою
жизнь. Этого не случится, уверял я, если она будет со мной. Без нее моя жизнь
кончена.
В наших отношениях было немало взлетов и падений.
То Дженнифер, казалось, была готова принять мою точку
зрения, то вдруг (когда меня не было рядом) снова отступала. Видно, ей не
хватало уверенности в себе.
И все-таки мало-помалу Дженнифер стала склоняться к моему
мнению. Нас связывала не только страсть – было между нами нечто большее:
единство взглядов, взаимопонимание (иногда то, что она говорила, готово было
сорваться с моих уст), способность разделять тысячи маленьких радостей.
Наконец она признала, что я прав и мы принадлежим друг
другу. Всякие возражения исчезли.
– О, в самом деле, Хью, мне даже не верится, что я могу так
много для тебя значить! И все-таки я больше не сомневаюсь!
Все было перепроверено, подтверждено. Мы строили планы.
Необходимые матримониальные планы.
Проснувшись однажды холодным солнечным утром, я вдруг
осознал, что в этот день начинается наша новая жизнь. С этого дня мы с
Дженнифер будем вместе. До сих пор я не разрешал себе полностью верить в это. Я
всегда боялся, что странное болезненное неверие в собственные силы заставит
Дженнифер отступить.
