Человек, верный традициям, с более строгими представлениями
о чести, разумеется, сознавал бы тяжесть подобных последствий, но Джона
Гэбриэла, как я полагаю, это нисколько не беспокоило. Его интересовала лишь
собственная карьера – но и ее он сам разрушил своим безумным поступком. В общем,
он был прав, когда говорил, что только женщина может испортить его жизнь. Но он
никак не мог предвидеть, кто будет эта женщина.
По своему темпераменту и воспитанию Гэбриэл был не в
состоянии понять потрясения, которое испытали люди, подобные леди Трессилиан и
миссис Бигэм Чартерно. Леди Трессилиан с детства воспитывалась в представлении,
что, баллотируясь в члены парламента, человек выполняет свой долг перед
страной. Таковы были убеждения ее отца.
Для Гэбриэл они были непостижимы. Он полагал, что
консерваторы, выбрав его, просто дали маху – поставили не на того человека. Это
была игра – и они проиграли.
Сложись все нормально, консерваторы были бы в выигрыше.
Однако всегда остается вероятность непредвиденного – один случай из ста! На
этот раз такой случай произошел в Сент-Лу.
Как ни странно, человеком, высказавшим ту же точку зрения,
что и Гэбриэл, была вдовствующая леди Сент-Лу. Она заговорила на эту тему лишь
однажды, в гостиной Полнорт-хауса, когда были только мы с Терезой.
– В том, что произошло, есть и наша доля вины, – сказала
она, – и мы не можем ее с себя снять. Нам было известно, что собой представляет
майор Гэбриэл. Мы предложили в качестве кандидата чужого нам человека, у
которого нет ни истинных убеждений, ни традиций, ни элементарной честности. Мы
знали, что этот человек – авантюрист, но приняли его, потому что у него были
определенные качества, которые нравятся массам, – блестящее военное прошлое и
безусловное обаяние. Мы были готовы к тому, чтобы он нас использовал, потому
что сами собирались использовать его. И оправдывали себя тем, что нужно идти в
ногу со временем. Однако если и есть хоть что-то реальное, хоть какой-то смысл
в традициях консерваторов, то партия обязана придерживаться этих традиций. Наши
интересы должен представлять человек пусть не блестящий, но искренний. Человек,
чьи корни – в этой стране. Человек, готовый взять на себя ответственность за
тех, кто от него зависит, не стыдящийся своей принадлежности к высшему классу,
– ибо он принимает не только привилегии, но и обязанности этого класса.
Это был голос уходящего regime
[27]
. Я не любил его, но
уважал. Время рождало новые идеи, новый образ жизни, сметая прочь обломки
старины, но леди Сент-Лу как образец всего лучшего, что было в прежней жизни, –
стояла нерушимо. Это – ее место, и она не сойдет с него до конца.
Об Изабелле она не говорила вовсе. Сердце леди Сент-Лу было
ранено слишком глубоко. По бескомпромиссному убеждению старой леди, Изабелла
предала свой собственный класс. Старая педантка могла оправдать Джона Гэбриэла
– он низкого происхождения и законов для него не существует. Для Изабеллы
оправданий не было: она предала крепость изнутри.
Зато об Изабелле постоянно говорила леди Трессилиан. Она
обсуждала случившееся со мной, потому что не могла ни с кем поговорить, а я как
инвалид, видимо, не шел в счет. Полная материнского сострадания к моей
беспомощности, она считала чуть ли не своим долгом откровенничать со мной, как
с сыном.
Эделейд, по словам миссис Трессилиан, была неприступна; Мод
сразу же обрывала разговор и уходила с собаками из дома, а большому и доброму
сердцу леди Трессилиан в одиночку не снести такую тяжесть. Она не могла
поговорить с Терезой, так как чувствовала, что это непорядочно по отношению к
своим. Но в разговорах со мной леди Трессилиан не испытывала неловкости. Она
знала, что я любил Изабеллу.
Леди Трессилиан любила Изабеллу горячо и нежно, не могла не
думать о ней и по-прежнему была ошеломлена и озадачена ее поступком.
– Так не похоже на Изабеллу... так не похоже! – повторяла
леди Трессилиан. – Этот человек, должно быть, околдовал ее. Он очень опасен! Я
всегда так думала... Изабелла была такой счастливой... Абсолютно счастливой.
Она и Руперт, казалось, были созданы друг для друга... Я не могу понять! Ведь
они были счастливы – были! Вы тоже так думаете, не правда ли?
Осторожно подбирая выражения, я подтвердил ее слова, хотя
мне очень хотелось добавить, что порой одного только счастья бывает
недостаточно. Но леди Трессилиан вряд ли могла бы это понять.
– Мне все кажется, что этот ужасный человек каким-то образом
загипнотизировал ее и увлек за собой... Но Эдди говорит: «Нет!» Она говорит:
«Изабелла никогда ничего не сделает не по своей воле». Я, право, ничего не
понимаю!
Я подумал, что тут леди Сент-Лу, пожалуй, права – Вы
полагаете, они поженились? – спросила вдруг леди Трессилиан. – Как по-вашему,
где они?
Я в свою очередь спросил, не было ли вестей от Изабеллы.
– Нет. Ничего. Ничего, кроме того письма, которое она
оставила. Оно было адресовано Эдди. Изабелла писала, что не надеется на ее
прощение и что это, вероятно, будет справедливо. И еще она написала: «Вряд ли
стоит говорить, что я сожалею о боли, которую вам причиняю.
Если бы мне действительно было жаль, я бы этого не сделала.
Думаю, Руперт поймет, а может быть, и нет. Я всегда буду любить вас, даже если
никогда больше не увижу».
Леди Трессилиан подняла на меня глаза, полные слез.
– Бедный мальчик милый Руперт! Мы все так его полюбили!
– Наверное, он тяжело это перенес?
Я не видел Руперта Сент-Лу со дня бегства Изабеллы.
Он уехал из Сент-Лу на следующий день. Я не знаю, где он был
и что делал. Неделю спустя он вернулся в Бирму в свою часть.
– Он был так добр к нам, – продолжала леди Трессилиан. – Но
Руперт не хотел говорить о случившемся. Никто не хочет об этом говорить. – Она
вздохнула и со слезами на глазах покачала головой. – Но я не могу не думать о
том, где они и что с ними. Поженились или нет? Где будут жить?
Мысли леди Трессилиан были чисто женскими. Я понял, что в ее
мечтах уже начала рисоваться картина семейной жизни Изабеллы: свадьба, дом,
дети. Леди Трессилиан легко простила Изабеллу. Она очень любила ее. То, что
сделала Изабелла, было ужасно, позорно; она подвела свою семью – но в то же
время это так романтично! А леди Трессилиан была в высшей степени романтична.
Как я уже говорил, мои воспоминания о последних двух годах в
Сент-Лу довольно смутные. Прошли дополнительные выборы, на которых с большим
преимуществом снова победил мистер Уилбрэхем. Я даже не помню, кто был
кандидатом от консерваторов. Кажется, какой-то местный джентльмен с безупречной
репутацией, но не пользующийся симпатией. Политика без Джона Гэбриэла мне стала
не интересна. Я занялся собственным здоровьем, опять оказался в больнице, где
мне сделали серию операций, после которых мое состояние если и не стало хуже,
то, во всяком случае, заметно не улучшилось. Тереза и Роберт по-прежнему жили в
Полнорт-хаусе. Три старые леди переехали из замка в небольшой викторианский дом
с прекрасным садом. Замок был сдан в аренду кому-то с севера Англии.
