Спутник итальянки, видно, был из их числа: он то и дело срывал с головы берет, приветствуя единомышленников, и поглядывал на свою спутницу с немым вопросом. Но она каждый раз отрицательно качала головой.
Виктору не составило труда затеряться в толпе и проследовать за парочкой. На углу улицы дез Эколь они вошли в кафе «Ле Вашетт». Виктор медлил, размышляя, войти ли следом, и его то и дело толкали входившие и выходившие посетители. Наконец он принял решение и толкнул дверь.
Почти все столики оказались заняты, но ему удалось найти свободное местечко недалеко от итальянки и ее длинноволосого спутника: Виктор уселся за один столик с каким-то пьянчугой в старой шляпе с обвисшими полями. Несмотря на то, что сосед по столику довольно громко храпел, Виктор слышал все, о чем разговаривали девушка и парень.
К ним подсел тип с бородой до самых глаз, и парень в рембрандтовском берете представил его своей спутнице как Тримуйя, поэта. Тот поинтересовался, успешно ли продвигается работа над «Святой из Лютеции».
— Она скоро даст отпор захватчикам. А сейчас там зима 451 года, гунны встали лагерем в Мелуне. Аттила сжимает кольцо окружения, Лютеция охвачена паникой, жители хотят бежать. И вот тут вступает Женевьева:
Друзья, молитесь!
Молитвою спасетесь, вооружитесь верой.
Не тронет враг Парижа! Господь убережет!
— Господь — и Анна, моя муза, — закончил Матюрен с волнением в голосе.
Тримуйя впился взглядом в итальянку и принялся теребить бороду.
— Мадемуазель, вы просто вылитая Ника Самофракийская. Только у вас голова на месте.
— Ну а ты что сейчас пишешь? — поинтересовался Матюрен.
— Начал поэму на злободневную политическую тему. Называется «Кризис на Елисейских Полях».
Слетело колесо с повозки министерства:
Конь с норовом в парламент запряжен.
Не знает власть, какое нужно средство,
Чтоб обуздать…
Декламацию прервал официант с двумя чашечками кофе по четыре су. Тримуйя смолк и снова запустил пальцы в бороду.
— Что будешь пить? — обратился к нему Матюрен.
— Если я закажу ликер из черешни, это не сильно ударит по твоему карману?
— Ничуть. Оскар! Один черешневый ликер. Это все Анна! Она не только моя вдохновительница, благодаря ей у нас завелись деньги. Ты знаешь, у нее чудный голос, она прекрасно поет. Кроме того — опять же благодаря ей — нам досталась одна старинная штуковина, которая поможет дотянуть до конца месяца.
Виктор замер. Старинная штуковина? Чаша из обезьяньего черепа? Он даже привстал, движимый безотчетным порывом немедленно расспросить итальянку, но тут вернулся официант.
— Ваш ликер! Хороший выбор, месье, сейчас самое время начинать праздновать. Первое мая на носу.
— И что?
— А то, что анархисты попотчуют нас грандиозным фейерверком. Берегитесь петард!
Виктор допил свой кассис. Матюрен извлек из кармана сверток и развернул его, предложив Анне и Тримуйя угощаться.
— Негоже пить на пустой желудок.
— Колбаски! Да ты и впрямь напал на золотую жилу! — И Тримуйя охотно присоединился к трапезе, добавив: — Пить вообще вредно. Возьми хотя бы Верлена: он скоро доконает себя алкоголем. Вчера вечером набрался так, что еле передвигал ноги. Устроил скандал в церкви Сен-Северен, орал, что ему немедленно нужно исповедаться… Ночь провел в участке.
Виктор, горячий почитатель «Давно и недавно»,
[103]
был готов воспользоваться моментом и присоединиться к беседе.
Неожиданно послышались громкие голоса и смех, в «Ле Вашетт» появился импозантный мужчина с моноклем, в крылатке и цилиндре, в сопровождении целой свиты горлопанов. Он потребовал домино и котлету.
— Это еще кто? — тихо спросила Анна.
— Жан Мореас. На самом деле его зовут Пападиамантопулос.
[104]
Поэт. Гений. Выглядит щеголем, и притом настоящий джентльмен…
— Он вчера сказал фразу, которая меня порядком развеселила: «Опирайтесь как можно крепче на свои моральные принципы, в конце концов они не выдержат и согнутся». Прошу меня простить, я хочу с ним поздороваться, — сказал Тримуйя и встал из-за стола.
— Иди и ты, — подбодрила Матюрена Анна.
— Нет, я робею перед Мореасом. К тому же с ним Гюисманс и Баррес,
[105]
а Баррес…
Анна смутилась. Она еще никогда не бывала в таком странном обществе: преподаватели без учеников, адвокаты без практики, врачи без пациентов сидели за столиками в кафе и беседовали о литературе. В воздухе висело плотное облако табачного дыма, и у девушки першило в горле. Она отвернулась и встретилась взглядом с симпатичным молодым человеком. Ей стало не по себе. Отчего он так пристально ее разглядывает? Зачем это он поднялся со своего места и идет к их столику?
Виктор занял место Тримуйя и сразу перешел к делу:
— Позвольте представиться: меня зовут Виктор Перо, я инспектор полиции. Мадемуазель, вы можете поведать мне один секрет.
Анна побледнела. Ее рука нащупала широкую ладонь Матюрена и сжала ее.
— Я прошу вас оставить мадемуазель в покое, — грозно произнес тот.
— Я не отниму у вас много времени. Я знаю, она ни в чем не виновата. Ей не грозит никакое обвинение… если она согласится сотрудничать.
— Почему мы должны верить, что вы на самом деле из полиции? — не сдавался Матюрен.
— Хотите пройти со мной в участок?
— Что вам от меня нужно? — прошептала Анна.
— Скажите, что вы сделали с чашей, украшенной изображением кошачьей головы?
Анна и Матюрен испуганно переглянулись.
— Эта девушка по моему совету продала ее этим утром старику, который занимается резьбой по кости.
Сердце Виктора упало.
— Сегодня утром вы выходили из дома? С шарманкой?
— Выходила, но без нее. Чтобы отнести чашу резчику.
«Идиот! — обругал себя Виктор. — Ты выслеживал женщину с шарманкой, а она была без нее; прошла у тебя перед носом, а ты ее и не заметил».
