— Тебя, прелестное дитя.
Таша унюхала запах табака, хотя Виктор успел незаметно спрятать окурок за книгами, и окинула мужчин подозрительным взглядом. Что замышляют эти двое? Они ведь терпеть друг друга не могут!
— Дорогой, когда освободишься, удели мне немного времени, я хочу с тобой посоветоваться, — сказала она Виктору и вышла, сопровождаемая вылезшей из укрытия Кошкой.
— Вы счастливчик, Легри, у вашей маленькой женушки есть характер. Ох уж мне эти пылкие чувства! Лекарство от одиночества или гиря на ноге? Что скажете?
— Нет, нет и нет!
— Странный ответ, Легри.
— Нет — это ответ на просьбу мадемуазель Лестокар.
— Мими — и никак иначе. Она будет страшно разочарована и превратит мою жизнь в ад.
— Зачем вы с ней живете, если так плохо думаете о супружестве?
— Привычка, лекарство от одиночества и гиря на ноге — до тех пор, пока не наскучит, а тогда — adios, епе maitia,
[27]
уезжаю в Испанию, пришлю тебе кастаньеты. Подумайте, Легри, плачу вам двадцать франков, я продал картину.
— Дело не в деньгах, они для меня не проблема.
— Вам везет, мне они тяжело достаются. Прощайте, Легри, еще увидимся. И улыбнитесь, ведь жизнь — забавная штука! — Ломье бросил взгляд на маленький портрет Таша, который он сам написал, — задолго до того, как она вышла замуж за Виктора. — Признайте, Легри, я не самый плохой художник на свете! А уж модель до чего соблазнительная…
Оставшись наконец в одиночестве, Виктор приоткрыл окно, дрожащими пальцами достал из пачки вторую сигарету и закурил.
Морис Ломье пробежал через садик с чахлыми розами. Бродячие кошки порскнули в разные стороны, когда он вставил ключ в замок своего жилища на первом этаже. Мими куда-то исчезла, и он надеялся добавить кое-какие штрихи к портрету Жоржа Оне, который обещал закончить к концу месяца. От этого заказа зависело его финансовое благополучие.
Ломье напевал, пытаясь довести до совершенства не желавший закручиваться ус. Дрова в печи потрескивали, а значит, пышная брюнетка, изображенная на всех пятнадцати портретах, скоро появится. Так оно и случилось: Мими вернулась с горшком супа и газетой четырехдневной давности, которую стащила у торговца фруктами с улицы Норвен.
— Ты с ним поговорил? — дрожащим голосом спросила она.
Морис Ломье вытер руки о фуфайку, перелил суп в кастрюльку и поставил на огонь.
— Он отказывается.
— Даже если ему заплатят?
— Особенно если заплатят — от этого пострадает его самолюбие. Меня это вполне устраивает! Пока не получу деньги за картину, мы будем на голодном пайке.
Мими нервно рвала газету, комкала ее и кидала в огонь, а потом вдруг замерла, словно окаменела, не в силах оторвать взгляд от какой-то заметки.
— Это она, я уверена! Какой ужас!
— Что стряслось, моя курочка? — поинтересовался Ломье, разливая суп по тарелкам.
— В Ла Виллетт нашли задушенную девушку. Тело в морге. Нужно туда сходить! — воскликнула Мими, схватила любовника за плечо и тряхнула так сильно, что он чуть не подавился супом.
— В Ла Виллетт? Мими, подумай сама: в этом городе полным-полно юбок, почему ты решила, что это Лулу?
— Интуиция. И потом, она никогда не исчезала без предупреждения. С тех пор как я в Париже, мы виделись каждые две недели. Мы ведь вместе росли и были друг другу как сестры!
— «Родственные души находят друг друга, если умеют ждать»… Хорошо сказано, правда, милая? Увы, это не я — Теофиль Готье. Успокойся и пусти эту газетенку на растопку.
Мими топнула ногой, схватила кисть, ткнула ею в палитру, обвела красным статью, сложила листок вчетверо и накинула теплую шаль поверх широкой шерстяной пелерины.
— Как это на тебя похоже! — раздраженно воскликнула она. — «В этом городе полным-полно юбок!» Признайся, стоит мне отвернуться — и ты во всех подробностях изучаешь чужое белье. А девять из десяти натурщиц вообще позируют тебе без ничего!
— Полно тебе, полно! На что мы станем жить, если я не буду зарабатывать на хлеб? Хочешь вернуться на пан…
— Мне что же, упасть на колени и благодарить тебя за то, что пустил в свою постель? Да ты совсем сдурел от этой мазни! — Она махнула рукой в сторону стоявших у стены полотен.
— Ты тоже раздевалась, когда позировала мне, Мими!
— Ты меня не любишь! — со слезами в голосе крикнула она.
— Черт, а суп? Да что с ними со всеми такое? Любовь, любовь! Куда ты помчалась, идиотка?
— Сам ты кретин! В морг.
Ломье натянул на голову берет, надел пальто с ратиновым воротником и кинулся следом за Мими по улице Жирардон.
— В морг, в морг… Миленькое дельце! — бурчал он, пытаясь догнать подругу.
Погода испортилась. Ветер усилился, пошел снег, и видимость ухудшилась. Виктор задержался в книжной лавке «Эльзевир» — нужно было закончить инвентаризацию — и теперь медленно брел по улице, опустив голову и мысленно обзывая себя дураком. Надо было сочинить для Кэндзи какую-нибудь правдоподобную историю и остаться в уютной квартире! Ему все труднее выполнять обязанности компаньона, и это при том, что, к вящей радости Жозефа, он в последнее время все чаще спихивает свою работу на него.
Виктор едва не столкнулся с выходившей из ворот парой.
— Мсье Легри, умоляю, помогите! — со слезами в голосе воскликнула женщина, схватив его за рукав.
— Лулу мертва, ее убили. Мы только что из морга. Ужасное зрелище, — подхватил мужчина. — Мими в ужасном состоянии, а я… Будьте великодушны, Легри, угостите нас выпивкой, я чертовски замерз.
В желтом свете газовых фонарей лицо Мориса Ломье выглядело непривычно серьезным. Виктор встревожился и повел их в винную лавку на улице Дуэ.
Они устроились за столом у печки и заказали красного вина. Виктор быстро вспомнил спутницу Ломье, знаменитую Мими: ее пышное тело красовалось почти на всех его полотнах. Она комкала в руках мокрый от слез платок и то и дело подносила его к глазам. Кое-как справившись с рыданиями, Мими проговорила:
— У меня есть бабушкина серебряная брошка, я заложу ее и заплачу вам, сколько скажете.
— Ты ставишь мсье Легри в неловкое положение, — шепнул Ломье.
— Плевать, раз это единственный способ убедить его! Так вы согласны, мсье Легри?
Виктор молчал, разглядывая содержимое стакана.
— Нам вот что непонятно, — продолжил Ломье. — Лулу сидела без гроша, а нам сказали, что на ней было роскошное платье. А еще она почему-то покрасилась в брюнетку.
Виктор поднял голову и понял, что проиграл. Невозможно упираться, когда у женщины покраснели от слез глаза, губы распухли, а на лице полное отчаяние. Будь с ним Таша, она бы наверняка его приревновала.
