— Совершенно необходимо, чтобы ты пошел со мной — у нас беда с чепчиками, расшитыми жемчугом, для мадемуазель Дезире, Дзамбелли и Виоллá.
Аженор резко развернулся и сердито уставился на жену:
— Это твоя забота!
Она не отступилась, принялась убеждать, что только он, Аженор, пользуется авторитетом у шляпниц, которые все как одна нахалки и грубиянки, чуть что бегут жаловаться Хлодомиру, парикмахеру, готовому взять каждую под крыло.
Ссутулившись и бормоча сквозь зубы проклятия, Аженор тяжело поднялся по лестнице. В мастерской закройщиков было тихо. И неудивительно — ни одного из тридцати трудяг, орудовавших здесь ножницами под командованием сурового мастера, не оказалось на месте. Лишь рулоны тафты, шевиота, ратина, бумазеи ждали своего часа на столах; там же валялись незаконченные мантии, бармы и пышные короткие штаны.
— Это что за ерунда? Забастовка? — вслух изумился Аженор. Выходя из мастерской, он к тому же подскользнулся на упавших со стола штанах и едва удержался на ногах, схватившись за гладильный столик. Рассвирепев, тут же бросился искать Марию, чтобы дать выход гневу, и увидел, как она входит в швейную мастерскую.
— Ты объяснишь мне наконец, что… — взревел именинник, догоняя жену, но тут грянуло в сотню глоток:
— С днем рожденья, Аженор!
Совершенно оторопевший, он оказался среди юных швей, шляпниц, сапожников, портных, закройщиков и вахтеров. Были там и главный костюмер, и Рике Лёсюэр — бывший пожарный Опера, и Оскар Лафарж — старшина рабочих сцены, и Обен Комбре — подмастерье, которого Мария учила ремеслу. Аженора принялись поздравлять со всех сторон, засыпали подарками. Мария преподнесла ему футлярчик, где на бархате лежала заколка для галстука, украшенная бриллиантами. Преисполнившись раскаяния и прослезившись, он крепко обнял жену.
— Здорово я тебя разыграла, а, мой котеночек? — засмеялась она. — Ты решил, я совсем совесть потеряла, и уже подумывал развестись?
Примирение супругов было встречено криками «ура!» и свистом.
— Рыцари иглы и ножниц, врачеватели костюмных изъянов, за мной! — завопил Хлодомир. — Нас ждет вино в оружейной!
Все ринулись к залу, где рядами выстроились аркебузы, копья, круглые щиты и мечи. У статуи египетской Венеры из оперы «Таис» заведующий постановочной частью наполнял белым и красным вином бокалы, расставленные на ящиках с прочим реквизитом.
— Пейте и не говорите, что это плохо, иначе директор меня со свету сживет — он не терпит шуток над его собственностью!
Когда каждый обзавелся выпивкой, старик Рике призвал всех спуститься на пожарный пост, где была приготовлена закуска. Пожалуй, стадо разъяренных быков промчалось бы по лестнице, создав куда меньше шума и разрушений. Самым отъявленным пьяницам, уже принявшим на грудь, срочно понадобилось наведаться в уборную над антресольным этажом. Костюмер, прорвавшийся туда первым, все никак не выходил, и остальные страждущие забарабанили ему в дверь:
— Эй, ты что там делаешь? Шеф нам задаст, если замешкаемся!
— Да тут… Глядите, чего на штукатурке намалевали!
Все, толкаясь, вломились в кабинку и уставились на свеженанесенную зеленой фосфорной краской надпись:
Коли месье Фералес затоскует
И с женой разведется,
Вся Опера возликует —
Потаскушке скучать не придется!
Какая-то добрая душа поспешила сообщить об этом имениннику, который уже успел спуститься до первого этажа, и он, перепрыгивая через две ступеньки, побежал наверх.
Ознакомившись с надписью, Аженор разбушевался:
— Шалюмо! Это он сделал! Прикончу гада!
Его начали утешать, убеждать, что нет никаких доказательств вины Мельхиора и вообще — зачем бы это делать оповестителю? К тому же Мельхиора никто не видел со вчерашнего дня. Скверные вирши Аженору пообещали замазать белилами — Обен Комбре, подопечный Марии, сам вызвался поработать маляром. Он так и сиял:
— За десять минут справлюсь, идите, я вас догоню!
Аженор окинул подозрительным взглядом молодого человека (тот ободряюще улыбнулся мужу наставницы) и неохотно позволил коллегам увлечь себя на первый этаж.
На посту пожарных имениннику было приготовлено роскошное кресло в центре помещения, походившего на каюту транспортного судна. Начальник пожарной службы, стоя на фоне огромных настенных часов с маятником, обратился к публике с короткой, но торжественной речью, в которой фигурировали инструкции по технике безопасности, Чувство долга, тарталетки и пирожные с кофейным кремом. Сладости ждали гостей, разложенные на досках, водруженных на козлы.
— Говорю тебе: эту гадость написал Мельхиор, — сердито прошептал Аженор на ухо жене.
— Ни за что не поверю, он всегда со мной так мил, он не считает меня… такой! Это кто угодно мог написать.
— Ну да! Он, кто же еще? Решил мне отомстить, мерзавец! Я добьюсь, чтобы его уволили!
— За что отомстить? — удивилась Мария.
— Защищать его вздумала? Значит, нравится, когда он к тебе пристает?
— Не смей так со мной…
Семейную ссору прервал Обен Комбре — его кукольное личико со светлым пушком над верхней губой показалось в дверном проеме.
— Готово! Я закрасил в три слоя, мсье Фералес, теперь слова днем с огнем не разглядишь. Вот, а это для вас кто-то из персонала оставил, — парень протянул имениннику тарелку, на которой красовалась пряничная свинка.
— Кто-то из персонала? Кто?
— Не знаю. Это стояло у входа с запиской: «За твои тридцать четыре года. Съешь меня, Аженор-Тамино, и Царица Ночи
[64]
утратит власть над тобой!»
— Дай сюда, я умею читать, сопляк!
— А что я такого сделал? — обиделся Обен на грубое обращение.
— Вот и я спрашиваю: что ты такого сделал. Мы это еще выясним.
— Ой, смотрите, на свинке глазурью написано «Аженор»! — вмешалась Мария. — Она принесет тебе счастье!
— Только нужно съесть ее целиком, до крошки, — проявил осведомленность Оскар Лафарж.
— Терпеть не могу пряники — они к зубам прилипают, — буркнул Аженор. Но вся компания уже скандировала:
— Це-ли-ком! До крош-ки! До крош-ки!
Аженор с удовольствием выкинул бы пряничную тварь в мусорное ведро и даже попытался было спрятать ее под салфетку, но Мария схватила свинку, затолкала ему в рот и закричала Обену, Рике и Оскару:
— Скорей помогайте!
Аженор попятился, но мужчины вцепились в него с двух сторон, Обен зажал ему нос, и пришлось проглотить «угощение».
— Брависсимо! Еще! Еще! — возликовали коллеги.
