Искреннее участие, прозвучавшее в голосе девушки, тронуло Жозефа, и он даже слегка устыдился, что приходится ей лгать. Миленькая все-таки барышня.
— У меня? Что вы, я здоров как бык, а воду пью потому, что мой организм не переносит алкоголь. Но самочувствие бедняги Ламбера меня очень беспокоит. Как думаете, с ним что-то серьезное?
— Роланда, тут тушеное мясо стынет, а там клиенты за пустым столом извелись совсем в одиночестве, живо за работу! — рявкнул хозяин.
Запыхавшаяся девушка вернулась к Жозефу, когда он уже доел омлет.
— Про вашего Ламбера. Он не говорил, что с ним, сказал только, что «регулярно бывает на водах». Если верить нашему повару, таких людей называют «курортниками». Интересно почему? Может, потому что они правда больные и им можно только отварную курицу да куриный бульон?
— Так Ламбер уехал на воды?
— Не знаю. Но там, куда он обычно ездит, есть какая-то особая вода с железом, которого ему не хватает — похоже, кости у него больные, вот что, — заключила Роланда и понизила голос: — Хотите кофе? От заведения.
Жозеф предложение принял, хоть и понял, что «от заведения» означает «от Роланды». Девушка тотчас принесла чашку и подмигнула ему:
— Вы сегодня свободны? Я заканчиваю в три.
— Увы, мне надо возвращаться на улицу Сен-Пер… А что же Ламбер? Не показывался здесь?
— Сегодня нет, вчера тоже. А вдруг он утонул в этих своих водах с железом?
— А вы случайно не знаете, на какой курорт он обычно ездит?
— Курорт — это что, птицеферма, где кур выращивают? Понятия не имею, где он затоваривается мясом на бульон.
— Ясно, мадемуазель. Счет пожалуйста.
— Но вы ведь еще вернетесь?
— Клянусь вам, непременно!
— Далеко же мы продвинулись, — вздохнул Виктор, только что отделавшийся от почитателя Сен-Симона, требовавшего найти и продать ему полное собрание «Мемуаров» в двадцати томах, изданное в 1872 году Шерюэлем и Адольфом Ренье в «Ашетт». — Вы представляете себе список городов на водах? Куда укатил наш Паже? В Ангиен-ле-Бен? В Сермез? В Пломбьер? В Виши? В Ла-Бурбуль?
— Эй! Предупреждаю сразу: и речи не может быть о том, чтобы вы отправили меня скитаться по всей Франции в поисках этого субъекта! — воскликнул Жозеф. — Матушка и так меня уже поедом ест — постоянно упрекает, что ребенок растет без отца… Блаженная Глокеншпиль, ведь мы оба скоро станем отцами, подумайте о детях!
— Что это вы заранее записываете меня в никудышные отцы? Меня, будущего пеликана?! — возмутился Виктор. — Но сейчас-то, пока я перьями не оброс, можно мне отлучиться к месье Шодре за результатом?
— Да ладно уж, летите. Пеликан не пеликан, а орел вы тот еще.
Виктор, к своему облегчению, обнаружил, что аптека пуста.
— Месье Шодре! — позвал он.
Аптекарь появился из подсобки — взъерошенный, злой, в заляпанной блузе и перчатках. В одной руке его был кусок пряничной свинки, в другой — пробирка.
— Итак? Вы определили яд? — с надеждой спросил Виктор.
— Честно признаться, месье Легри, вы меня страшно огорчили. Я и помыслить не мог, что вы способны на столь жестокие розыгрыши. А уж месье Пиньо будет иметь со мной весьма неприятный разговор!
— Однако я..
— Если мед, мука, сахар, дрожжи, яйца и молоко пока еще не причислены к разряду ядовитых веществ, ума не приложу, как кого бы то ни было угораздит отравиться подобным лакомством. Вы, вероятно, ответите мне, что выдуманный месье Пиньо убийца избрал жертвой диабетика или какого-нибудь бедолагу с аллергией на черствый хлеб? Ибо этот ваш пряник тверже камня. Весьма сочувствую тому, кто попытается его разгрызть — он либо зубы поломает, либо подавится и немедленно задохнется.
— Так, значит, нет никакого яда? — разочарованно уточнил Виктор.
— Вот именно! — взвился месье Шодре. — По вашей милости я потратил впустую несколько драгоценных часов! Уже получил за это нагоняй от супруги и выслушал упреки клиентов! Вот уж не замечал за вами склонности к таким злым шуткам, месье Легри! И впредь упражняйтесь в остроумии на ком-нибудь другом!
— Но я тут ни при чем, уверяю вас…
— О, ну конечно!
Несмотря на отповедь месье Шодре, из аптеки Виктор вышел в прекрасном настроении, которое, однако, не погасило в нем неясной тревоги. Теперь он знал, что ни Таша, ни ребенку ничто не угрожало… в тот момент, когда Таша собиралась съесть пряничную свинку. Но что означал этот подарок? Кто прислал лакомство и почему? Возможно, это было предупреждение — мол, в следующий раз, приятель, я не буду таким добрым и кто-нибудь из твоих близких, отведав моего угощения, разделит судьбу Тони Аркуэ, Жоашена Бландена и Аженора Фералеса!
Виктор снова почувствовал страх и гнев, но смутная тревога всё пересилила. Отчаянное положение: продолжив расследование, он запустит механизм, подобный тому, что на оперной сцене приводит в движение колосники, только вместо занавеса на голову кого-то из его близких упадет нож…
Вдруг в памяти всплыли слова месье Шодре о том, что пряничная свинка была черствой и тот, кто ее съест, рискует подавиться и задохнуться. Но ведь именно так умерла мадам Бруссар, жена владельца скобяной лавки…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Среда, 14 апреля
Полина Драпье провела ночь, свернувшись клубком у дощатой стенки разломанного железнодорожного вагона. Она прибежала сюда в приступе паники и, обессиленная, уснула. Накануне вечером, возвратившись с уроков на улице Шарантон, она снова застала дверь фургона приоткрытой и на сей раз обнаружила в своем жилище уже двенадцать карточек бон-пуэн — семь из них были выложены на кушетке в вертикальный ряд, пять — в горизонтальный, так что получился крест, знак, не оставлявший никаких сомнений в том, что ее ждет, если она осмелится кому-нибудь рассказать об увиденном месяц назад во дворе дома мадам Арбуа.
Проснувшись, Полина с трудом уняла дрожь, охватившую ее при воспоминании о прошлом вечере, и побрела к своему фургону. Там поспешно собрала школьные учебники и пожитки. Пролистала «Франсинэ» — пригласительная открытка на представление «Коппелии» в Опера, запрятанная между страницами, исчезла. И тут она услышала странные звуки.
Кто-то плакал.
Полина подкралась к окну, трясущейся рукой отодвинула занавеску и выглянула. Сумерки медленно растворялись в молочно-белом рассвете. Облака тумана погребли под собой гласисы фортификаций. И снова раздалось жалобное хныканье. Ребенок?.. Полина набралась смелости, резко распахнула дверь и… увидела кота. Очень знакомого кота. Он поднял на нее изумрудно-зеленые глазища.
— Господин Дюверзьё! — Полина подхватила зверя на руки — он так исхудал, что почти ничего не весил. — Бедный Господин Дюверзьё, ты проголодался? — Поставив кота на пол фургончика, она из плетеной корзинки достала сосиску, мелко порезала ее. — Вот, ешь всё, я сейчас не смогу проглотить ни кусочка… Теперь нас двое. — Девушка вздохнула. — И мы оба в отчаянном положении.
