Он все равно вспылил:
– Ты к ней ужасно несправедлив. Тебе она не нравится. И
Гризельде тоже. Она называет ее занудой!
Со своей, чисто женской, точки зрения Гризельда совершенно
права. Летиция и вправду нагоняет на человека скуку. Но мне было вполне
понятно, почему это слово задело Денниса.
– Почему люди не могут понять, пожалеть! Даже Хартли Напье,
и те на нее напустились – в такое тяжелое время! Подумаешь – ну, ушла она с их
дурацкой теннисной игры чуть пораньше. Обязана она, что ли, торчать там, если
ей надоело? По-моему, еще много чести, что она вообще туда пошла.
– В самом деле большая честь, – сказал я, но Деннис не
заподозрил сарказма. Он весь кипел от обиды за Летицию.
– А на самом деле она такая чуткая. Суди сам – она меня
заставила там остаться. Само собой, я тоже собрался уходить. Но она об этом и
слышать не хотела. Сказала, что Хартли Напье ужасно обидятся. И я остался еще
минут на пятнадцать ради нее.
У молодежи какие-то странные представления о чуткости.
– А теперь, как мне сказали, Сюзанна Хартли Напье всем
говорит, что Летиция жутко невоспитанная.
– На твоем месте я бы не обращал на это внимания, –
сказал я.
– Тебе легко говорить, а я... – Голос у него прервался
от волнения. – Я... Я ради нее готов на все.
– Очень немногие из нас могут сделать хоть что-то для
другого человека. Как бы мы ни старались, это не в наших силах.
– Лучше бы мне умереть, – сказал Деннис.
Бедный малый! Эта полудетская любовь всегда протекает как
острое заболевание. Я не позволил себе сказать ни одной банальной и
поучительной фразы, которые так и просятся на язык, – это только
разобидело бы его вконец. Я просто пожелал ему спокойной ночи, и мы разошлись.
Наутро у меня была с восьми часов служба, а вернувшись, я
увидел Гризельду за столом, накрытым для завтрака, в руках она держала письмо.
Письмо было от Анны Протеро.
«Дорогая Гризельда, если вы с викарием сможете зайти сегодня
к ленчу, я буду очень признательна. Произошло нечто чрезвычайно странное, и я
хотела бы посоветоваться с мистером Клементом.
Пожалуйста, не упоминайте об этом, когда будете у
нас, – я никому ничего не сказала.
С любовью, искренне ваша,
Анна Протеро».
– Непременно надо пойти, – сказала Гризельда.
Я согласился.
– Интересно, что там произошло?
Мне тоже было интересно.
– Знаешь, – сказал я Гризельде, – у меня такое
чувство, что это дело затянется надолго.
– Ты хочешь сказать – пока не арестуют настоящего убийцу?
– Нет, – ответил я. – Я имел в виду другое. Видишь
ли, в этом деле столько разветвлений, столько подводных течений, о которых мы и
не догадываемся. Нужно выяснить множество загадочных обстоятельств, прежде чем
мы доберемся до сути дела.
– Понимаю, ты говоришь о тех обстоятельствах, которые сами
по себе ничего не значат, но мешают и путаются под ногами?
– Пожалуй, ты довольно точно истолковала мои слова.
– А по-моему, мы устраиваем много шуму из ничего, –
сказал Деннис, намазывая хлеб повидлом. – Ведь это здорово, что старик
Протеро отправился к праотцам. Никто его не любил. Пусть у полиции голова болит
– это их дело, пусть и суетятся. Я лично надеюсь, что они никогда не изловят
убийцу. Еще не хватало, чтобы Слак получил повышение и ходил надутый от важности,
как индюк, воображая, что он великий сыщик.
Признаюсь, что я не настолько чужд простым человеческим
чувствам, чтобы не разделять его мнения по поводу Слака. Человеку, который
всегда и повсюду, словно нарочно, восстанавливает людей против себя, не приходится
ждать от них хорошего отношения.
– Доктор Хэйдок со мной согласен, – продолжал
Деннис. – Он ни за что не выдал бы убийцу властям. Он мне так и сказал.
Вот в этом, мне кажется, опасная черта воззрений Хэйдока.
Сами по себе его взгляды, возможно, заслуживают уважения – не мне
судить, – но на молодой неокрепший ум они могут оказать действие,
совершенно неожиданное для самого Хэйдока.
Гризельда выглянула в окно и сообщила, что в саду у нас
репортеры.
– Наверное, опять фотографируют окна кабинета, –
сказала она со вздохом.
Нам пришлось немало претерпеть от подобных нашествий.
Поначалу – жители деревни, полные праздного любопытства, ни один из них не
преминул постоять и поглазеть разинув рот. Потом пошла в наступление армия
газетчиков, вооруженная фотоаппаратами, а за ними – опять зеваки: поглазеть
теперь уже на газетчиков. В конце концов пришлось поставить на страже у окон
кабинета констебля из Мач-Бенэма.
– Хорошо, что похороны состоятся завтра утром, – сказал
я. – После этого все страсти улягутся, я уверен.
Когда мы подошли к Старой Усадьбе, нас уже подстерегали
несколько репортеров. Они засыпали меня самыми разнообразными вопросами, на
которые я давал неизменный ответ (мы решили, что это наилучший выход), а
именно: «Мне нечего сказать».
Дворецкий проводил нас в гостиную, где оказалась
единственная гостья – мисс Крэм, которая явно была в превосходном настроении.
– Вот вам и сюрприз, а? – заговорила она, пожимая нам
руки. – Мне бы такое и в голову не пришло, но миссис Протеро ужасно
добрая, правда? Конечно, не очень-то прилично, когда молодая девушка остается в
«Голубом Кабане» одна-одинешенька, это все скажут, – репортеры так и
шныряют, и вообще мало ли что. Ну, само собой, я тут без дела не сижу, в такое
время секретарша нужна до зарезу, а мисс Протеро и пальчиком не шевельнет,
верно?
Я заметил, что старая вражда к Летиции Протеро не угасла, и
это меня позабавило, зато девушка стала горячей защитницей Анны. Однако я
сомневался, что ее рассказ соответствует истине. По ее словам, приглашение
исходило от Анны, но мне хотелось бы знать, так ли это на самом деле. Девушка
могла сама прозрачно намекнуть Анне, что ей не вполне удобно оставаться одной в
«Голубом Кабане». Как бы то ни было, без всякого предубеждения, я все же
полагал, что мисс Крэм вполне может выдать желаемое за действительное.
В эту минуту вошла Анна Протеро. Она была одета в простое
черное платье. В руке у нее была воскресная газета, которую она и протянула мне
с грустным видом.
– Мне никогда в жизни не приходилось сталкиваться с
подобными вещами. Отвратительно, да? Я этого репортера видела мельком, на
следствии. Я только сказала, что ужасно расстроена и не могу ничего сообщить, а
потом он сказал, что я, должно быть, очень хочу найти убийцу мужа, и я
ответила: «Да». Спросил, подозреваю ли я кого-нибудь, я сказала: «Нет». А не
думаю ли я, что преступление совершено кем-то из местных жителей? Я сказала,
что это очевидно. Вот и все. А теперь посмотрите, что тут написано!
