— Не расстраивайтесь, лейтенант. У вас был гандикап.
— Черт возьми, — продолжала Ретанкур, — не один, а два гандикапа. Он знает эти места как свои пять пальцев, петлял по садам и улицам, словно сам их спланировал. Наверно, забрался в какую-нибудь живую изгородь. Трудно будет выдрать его оттуда, разве что проголодается. Но я дальше не пойду, похоже, он сломал мне ребро.
— Где вы, Виолетта? Все еще в больнице?
— Да, здешние ребята осмотрели все возможные укрытия.
— Так покажитесь врачу.
— Уже иду, — сказала Ретанкур и прервала связь.
Адамберг резким движением сложил телефон. Ретанкур явно не собиралась показываться врачу.
— Эмиль сломал ей ребро, — сказал он. — Наверняка ей очень больно.
— Ей еще повезло, могла получить кулаком по яйцам.
— Прекратите, Ноэль.
— Так это из другой конюшни? — спросил Жюстен.
Не ответив, Адамберг снова стал рассматривать катышек навоза. Ноэль вечно подхихикивал над Ретанкур, говорил всем и каждому, что это не женщина, а вол или какая-то другая рабочая скотина. А по мнению Адамберга, если Ретанкур и нельзя было назвать женщиной в обычном смысле этого слова, то только потому, что она была богиней. Богиней с массой всевозможных функций: их у нее было так же много, как рук у Шивы.
— Сколько рук у этой индийской богини? — спросил он у подчиненных, продолжая ощупывать катышек навоза.
Четыре лейтенанта растерянно переглянулись.
— Вот так всегда, — сказал Адамберг. — Если рядом нет Данглара, тут никто ничего не знает.
Адамберг убрал навоз в пакетик, застегнул его и протянул Вуазне:
— Надо только позвонить экспертам, и мы сразу узнаем ответ. Думаю, этот навоз, известный как «навоз Эмиля», принадлежит крестьянской лошади, которая пасется на лугах и ест только траву. А другой навоз — назовем его «навозом убийцы», принадлежит лошади, которая содержится в конюшне и ест гранулированные корма.
— Правда? Неужели это можно определить?
— В детстве я повсюду подбирал навоз, чтобы удобрять поля. И засохшие коровьи лепешки, чтобы растапливать печь. Я до сих пор их подбираю. И могу вас заверить, Вуазне: если двое животных по-разному питаются, у них разный состав экскрементов.
— Понятно, — кивнул Вуазне.
— Когда мы получим результаты из лаборатории? — спросил Адамберг, набирая номер Данглара. — Поторопите экспертов. Самое срочное — оба образца навоза, бумажный носовой платок, отпечатки пальцев, измельчение останков убитого.
Адамберг отошел в сторону, чтобы поговорить с Дангларом:
— Сейчас уже почти пять, Данглар. Вы нужны нам здесь, в Гарше. В доме все убрали, мы возвращаемся в Контору, эксперты уже приступили к анализам. Да, секундочку. Сколько рук у этой индийской богини? Которую изображают в круге? У Шивы?
— Шива — это не богиня, комиссар. Это бог.
— Бог? Это мужчина, — пояснил Адамберг своим подчиненным. — Шива — мужчина. А сколько у него рук?
— Как когда. Ведь у Шивы широчайший спектр самых разных, порой противоположных друг другу функций, включающий в себя практически всё, от разрушения до созидания. Так что у него может быть и две руки, и четыре, а то и десять. Это зависит от того, что олицетворяет Шива на данном изображении.
— А что приблизительно он олицетворяет? — спросил Адамберг и включил громкую связь.
— Вот краткое, но емкое определение: «В пространстве, в средоточии Нирвана-Шакти, обретается великий Шива, сущность коего — пустота».
Комиссар взглянул на четырех своих помощников: похоже, они, как и он, ничего не поняли и сейчас делали ему знаки, чтобы он больше не расспрашивал Данглара. Они узнали, что Шива — мужчина, и на сегодня им этого было достаточно.
— А при чем тут Гарш? — поинтересовался Данглар. — Вам что, рук не хватает?
— Эмиль Фейян наследует все имущество Воделя, кроме обязательной доли, которая причитается Воделю-младшему. Мордан перестарался: объявил Эмилю, что подписано постановление о его задержании. Эмиль вырубил Мордана и смылся.
— И Ретанкур не погналась за ним?
— Она его упустила. Наверно, не успела задействовать все свои руки, и он сломал ей ребро. Мы вас ждем, майор. Мордан выбыл из игры.
— Ясное дело. Но у меня поезд отправится только в двадцать один тридцать. Вряд ли я сумею поменять билет.
— Какой поезд, Данглар?
— Который идет по этому чертову туннелю, комиссар. Прямо скажем, это не доставляет мне удовольствия. Но я увидел то, что хотел увидеть. Возможно, он отрубил ноги не моему дяде, однако прямая связь тут усматривается.
— Данглар, вы где? — медленно проговорил Адамберг, усевшись на садовый стол и отключив громкую связь.
— Черт возьми, я же вам сказал. В Лондоне. И теперь они точно знают, что почти все туфли — французские, часть — хорошего качества, часть — плохого. То есть их обладатели принадлежали к различным социальным слоям. Наверняка это дело перекинут нам, Рэдсток заранее потирает руки.
— Да что это на вас нашло? Какого черта вы вернулись в Лондон? — почти выкрикнул Адамберг. — Что вам за дело до этих туфель? Оставьте их на Хаджгете, оставьте их Стоку!
— Рэдстоку. Комиссар, я предупредил вас о моем отъезде, и вы не возражали. Это было необходимо.
— Глупости, Данглар! Вы переплыли пролив ради той женщины, Абстракт.
— Ничего подобного.
— Только не говорите, что вы с ней не виделись.
— Я и не говорю. Но это не имеет никакого отношения к туфлям.
— Хотелось бы надеяться.
— Если бы вы подумали, что кто-то отрезал ноги у вашего дяди, вы бы тоже съездили посмотреть.
Адамберг взглянул на небо, которое затягивалось облаками, проследил за летевшей по нему уткой и заговорил более спокойным тоном:
— Какой дядя? Я не знал, что все это имеет отношение к чьему-то дяде.
— Не к живому, а к умершему. Я не рассказываю вам страшилку о человеке, который разгуливает по свету без ступней. Мой дядя умер двадцать лет назад. Это был второй муж моей тети, и я обожал его.
— Не обижайтесь, майор, но никто не может узнать ноги своего покойного дяди.
— Вообще-то я узнал не ноги, а туфли. Но наш друг Клайд-Фокс был совершенно прав.
— Клайд-Фокс?
— Эксцентричный лорд. Помните?
— Да, — вздохнул Адамберг.
— Кстати, вчера вечером я с ним виделся. Он очень расстроен: потерял своего нового друга, кубинца. Мы с ним немножко выпили, он прекрасно знает историю Индии. По его справедливому замечанию, что можно всунуть в туфли? Ноги. И как правило, собственные. Стало быть, если туфли принадлежат моему дяде, то имеется большая вероятность, что ноги внутри также принадлежат ему.
