— Может, у него такой бзик, — предположил Жюстен. — Или заскок. Он все разбрасывает вокруг себя.
— Тут нет разумного объяснения, — упрямо повторил Ноэль. — Мы зря теряем время на все эти гипотезы. Убийца в припадке ярости изничтожает тело убитого, и какие-то фрагменты этого тела вызывают у него особое ожесточение. А почему — неизвестно. По крайней мере, на данный момент.
— Этот припадок ярости длился несколько часов, — напомнил Адамберг.
— Точно, — подхватил Жюстен. — Его гнев не утихает, и, возможно, все дело именно в этом. Убийца не может остановиться, он должен продолжать свою работу, и в итоге тело превращается в кашу. Он вроде как парень, который опрокидывает стакан за стаканом, пока не напьется до бесчувствия.
Который расчесывает укус паука, подумал Адамберг.
— Перейдем к вещественным доказательствам, — произнес Данглар.
В этот момент майору позвонили, и он удалился почти уверенной походкой, прижимая к уху телефон. Это Абстракт, констатировал Адамберг.
— Будем его ждать? — спросил Вуазне.
Фруасси заерзала на стуле. На часах было уже четырнадцать тридцать пять, время обеда, и она начинала нервничать. Все знали: одна мысль о том, чтобы пропустить обед, приводила Фруасси в состояние, близкое к панике, и Адамберг попросил полицейских регулярно устраивать обеденный перерыв, потому что уже были три случая, когда во время длительных выездов лейтенант падала в обморок от страха.
XVI
Немного погодя все опять были в сборе, за длинным столом маленького грязного бара в конце улицы, который назывался «Партия в кости». Элегантное «Кафе философов», располагавшееся напротив, уже закрылось на перерыв. В зависимости от настроения и от кошелька человек мог выбрать жизнь респектабельного буржуа или простого работяги, почувствовать себя богачом или бедняком, выпить чаю или взять красненького — для этого нужно было лишь перейти улицу либо остаться на этой стороне..
Хозяин бара подал полицейским четырнадцать сэндвичей — у него остались только с сыром — и столько же чашек кофе. Для порядка он поставил на стол три графина с вином: он не любил, когда клиенты отказывались от его вина, происхождение которого выяснить пока не удалось. Данглар утверждал, что это плохое бургундское, и все ему верили.
— Как насчет художника, который повесился в тюрьме? Вы продвинулись с этим? — спросил Адамберг.
— Не успели еще, — ответил Мордан, который отставил тарелку с сэндвичем. — Меркаде займется этим после обеда.
— Навоз, шерстинки, носовой платок, отпечатки пальцев? Что говорят эксперты?
— Установлено, что катышки, найденные в комнате, не совпадают с навозом Эмиля, — ответил Жюстен. — Вы были правы.
— Надо взять пробы навоза с шерсти пса и сравнить со вторым образцом, — сказал Адамберг. — Девять шансов из десяти, что Эмиль принес этот навоз с фермы.
Купидон сидел тут же, зажатый между икрами Адамберга: комиссар пока не решился познакомить его с котом.
— А пес-то воняет, — сказал Вуазне, сидевший за другим концом стола. — Отсюда чувствуется.
— Его нельзя мыть, пока с него не взяли пробы.
— Я хочу сказать, он здорово воняет, — настаивал Вуазне.
— Заткнись, — буркнул Ноэль.
— С пальчиками — никаких неожиданностей, — продолжал Жюстен. — Повсюду имеются отпечатки Воделя и Эмиля: отпечатков этого последнего особенно много на столике для игр, на колпаке камина, на дверных ручках и на кухне. Эмиль добросовестно исполнял свои обязанности, в доме прибрано, пыль с мебели вытерта. Однако найдены не вполне четкие пальчики Воделя-младшего на письменном столе, и еще одни, получше, на спинке стула. Очевидно, он подтащил этот стул поближе к письменному столу, когда сидел за ним рядом с отцом. Кроме того, имеются неопознанные отпечатки четырех мужских пальцев — на крышке секретера в кабинете.
— Это доктор, — предположил Адамберг. — Наверно, он осматривал пациента в кабинете, а не в спальне.
— И наконец, еще одни мужские отпечатки — на кухне и женские — в ванной, на бачке унитаза.
— Ага! — оживился Ноэль. — У Воделя была женщина.
— Нет, Ноэль, в спальне не найдено женских отпечатков. Соседи уверяют, что Водель почти не выходил на улицу. Продукты и все необходимое он заказывал с доставкой. Парикмахерша, банкир и продавец из ближайшего магазина мужской одежды приходили к нему на дом. Мы получили распечатку телефонных звонков: там тоже ничего интимного. Раз или два в месяц ему звонил сын. И еще какой-то молодой человек, который пытался поговорить с ним. Их самый долгий разговор продлился четыре минуты шестнадцать секунд.
— А из Кёльна ему не звонили?
— Из Германии? Нет, а что?
— Похоже, когда-то давно у Воделя была любовь с одной пожилой немецкой дамой. Некой мадам Абстер из Кёльна.
— И значит, он не спал с парикмахершей?
— Я этого не сказал.
— Нет, соседи категорически утверждают, что никакая женщина к нему не приходила. Там, на этой чертовой аллее, люди всё знают друг о друге.
— А как вы узнали о мадам Абстер?
— Эмиль передал мне любовное письмо, которое он должен был отправить в случае смерти Воделя.
— Что в письме?
— Оно написано по-немецки, — сказал Адамберг, доставая письмо из кармана и выкладывая на стол. — Фруасси, вы сможете нам помочь?
Фруасси, нахмурив брови, изучила письмо.
— Здесь сказано приблизительно следующее: «Все так же оберегай наше царство, будь тверда, оставайся, как прежде, недосягаемой».
— У них была трудная любовь, — сделал вывод Вуазне. — Она была замужем за другим.
— Но вот это слово, в конце, заглавными буквами, — сказала Фруасси, указывая на него пальцем, — оно не немецкое.
— Очевидно, это шифр, — предположил Адамберг. — Напоминание о чем-то таком, что известно только им двоим.
— Ага, — согласился Ноэль. — Секретное словечко. Такие глупости очень нравятся женщинам, а вот мужчин они раздражают.
Фруасси с несколько чрезмерной поспешностью спросила, кто хочет еще кофе. В ответ поднялось несколько рук, а Адамберг подумал, что она тоже придумывает секретные словечки и Ноэль задел ее за живое. У Фруасси было много любовников, но она теряла их с рекордной скоростью.
— Водель не считал это глупостью, — заметил Адамберг.
— Может быть, это и шифр, — сказала Фруасси, опустив голову и напряженно вглядываясь в загадочное слово, — но буквы тут не латинские, а русские, кириллица. К сожалению, русского языка я не знаю. Его мало кто знает.
— Я немного знаю, — сказал Эсталер.
Все онемели от изумления, но молодой человек этого даже не заметил: он был поглощен тем, что размешивал сахар в кофе.
