— Да.
— Крикет, — повторил Данглар, в жизни не занимавшийся спортом. — Надо успеть поймать мяч. За три дня. Максимум за четыре.
XXVII
— То есть надо успеть найти Кромса.
— Кромса?
— Кромсателя. Тальберг прислал его досье?
— Вот оно, — сказал Данглар, подняв стакан и показывая на розовую папку. На ней осталось круглое влажное пятно — след от стакана. — Извините за этот кружок.
— Будь это наша единственная проблема, Данглар, жизнь была бы прекрасна. Мы бы курили и пили в свое удовольствие, ловили форель на озере у вашего друга Стока, оставляли кружки от стаканов на дощатой пристани, катались бы на лодке с вашими сыновьями и малышом Томом и проматывали денежки старика Воделя вместе с Эмилем и его псом.
Адамберг улыбнулся широкой, радостной улыбкой, которая всегда, даже в самых тяжелых ситуациях, успокаивала Данглара, затем нахмурил брови.
— А как же убийство в Австрии? Что скажет по этому поводу господин, у которого длинная рука? Что австрийского торговца мебелью тоже убил Эмиль? Получится полная ерунда.
— Они будут говорить, что первое убийство совершил кто-то другой. А Эмиль просто имитировал его технику — за недостатком фантазии.
Адамберг взял стакан Данглара и отпил глоток. Если бы не Данглар с его логикой, безупречной, как алмаз чистой воды, комиссар не заметил бы надвигающейся опасности.
— Я еду в Лондон, — объявил Данглар. — Обувь приведет нас к нему.
— Вы никуда не поедете, Данглар. Это я отправляюсь в путешествие. И мне нужно на кого-то оставить Контору. Утрясите ваши дела со Стоком по телефону или по видеосвязи.
— Нет. Назначьте вместо меня Ретанкур.
— Не имею права, она только лейтенант. Мы уже не раз получали нагоняй от начальства за такие дела.
— Куда собираетесь?
— Вы же сами сказали: обувь приведет нас к нему.
И Адамберг протянул Данглару яркую открытку: живописная деревня под синим небом, на фоне холмов. На обороте кириллицей было напечатано: Кисельево.
— Я еду в Кисилову, в деревню демона, который бродит по опушке леса. Это ведь та самая деревня, верно?
— Да, только по-сербски ее название звучит как Кисельево. Но мы с вами уже обсуждали эту тему. Сейчас, двадцать лет спустя, там никто уже не вспомнит о приезде Коллекционера.
— Я на это и не рассчитываю. Моя задача — найти черный туннель, прорытый от этой деревни к Воделю. Надо его найти, Данглар, проникнуть в него, откопать первопричину этих событий и вырвать ее с корнем.
— Когда вы едете?
— Через четыре часа. На прямой рейс билетов уже нет, я полечу в Венецию, а оттуда ночным поездом доберусь до Белграда. Я заказал два билета — посольство ищет мне переводчика.
Данглар неодобрительно покачал головой:
— Слишком опасно. Я еду с вами.
— Об этом не может быть и речи. И не только потому, что вам придется замещать меня в Конторе. Если им надо утопить меня, а вы окажетесь рядом, они посадят вас в ту же дырявую лодку. А ведь никто, кроме вас, не сможет меня вызволить, если я попаду за решетку. И учтите, у вас уйдет на это десять лет жизни. Так что держитесь от меня подальше, соблюдайте нейтралитет. Я не хочу впутывать в это дело ни вас, ни кого-либо другого в Конторе.
— В качестве переводчика вас мог бы сопровождать внук Славка, Владислав Молдован. Он работает переводчиком при разных научных учреждениях. У него такой же легкий, веселый характер, как у деда. Если я скажу, что эта поездка связана со Славком, он устроит так, чтобы его освободили на несколько дней. В котором часу отходит поезд Венеция-Белград?
— В двадцать один тридцать две. Я заскочу домой, соберу рюкзак и возьму часы. Без них мне трудно, я привык следить за временем.
— А при чем тут ваши часы? Все равно они не показывают точное время: одни спешат, другие опаздывают.
— Это потому, что я ставлю их по Лусио. Каждые полтора часа он мочится на дерево. Сами понимаете, на абсолютную точность тут рассчитывать нельзя.
— А вы делайте наоборот. Проверьте ваши часы по уличным или любым другим часам — и вы будете точно знать время, когда Лусио мочится на дерево.
Адамберг взглянул на него не без удивления:
— Да не хочу я знать, когда он мочится. Зачем мне это нужно?
Данглар сделал жест, означавший «ладно, хватит об этом», и подал комиссару другую, светло-зеленую папку:
— Вот последний отчет Рэдстока. Вы успеете прочесть его в поезде. Тут еще протоколы допросов лорда Клайд-Фокса и весьма скудные сведения о его так называемом кубинском друге. Проведена еще одна, высокотехнологичная экспертиза обуви. Вся обувь оказалась французской, кроме туфель моего дяди.
— Либо одного из кузенов вашего дяди. В общем, хозяином этих туфель был какой-то кисловак. Или кисилянин?
— Кисельевец.
— Как всю эту обувь переправили через Ла-Манш?
— Не иначе как на борту судна, которое прибыло в Англию нелегально.
— Нелегко провернуть такую операцию.
— Но она себя оправдывает. Хайгет — это своего рода святилище. По мнению экспертов, часть обуви, как минимум четыре пары, изготовлена не более двенадцати лет назад. А вот с остальной у Рэдстока возникли проблемы. Двенадцать лет — срок, который вполне соответствует возрасту Кромсателя, если предположить, что он начал собирать свою коллекцию еще в семнадцать. Конечно, и в семнадцать лет парню рановато рыскать по моргам и отрезать ноги у трупов. Однако надо вспомнить, когда это происходило: на те годы пришелся расцвет готского движения с характерной для него эстетикой, в которой присутствуют хэви-метал и кружева, мрачная, устрашающая символика, образ Антихриста, блестки и ожившие мертвецы в вечерних костюмах. Все это могло оказать на него влияние.
— Что вы имеете в виду?
— Движение готов. Вы никогда о нем не слышали?
— Готы — это древние германцы, да?
— Нет. Готы, которых я имею в виду, появились в последнем десятилетии прошлого века и существуют до сих пор. Это молодые люди в майках с изображением черепа или окровавленного скелета. Представляете, о чем я?
— Вполне, — ответил Адамберг: футболка Кромса все еще стояла у него перед глазами. — Значит, с датировкой остальной обуви у Стока проблемы?
— Да, — ответил Данглар и поскреб подбородок, аккуратно выбритый с одной стороны и весьма небрежно — с другой.
— А почему вы теперь бреетесь только с одной стороны? — поинтересовался Адамберг, отвлекаясь от темы.
Данглар занервничал, подошел к окну, чтобы взглянуть на свое отражение.
— У меня в ванной перегорела лампочка. С этим срочно надо что-то делать.
