— Как это понять: «до Плога»?
— На фамилию, которая начинается с «Плог». Например, Плогерштайн, Плёгенер, Плогофф, Плогодреску. Мать фрау Абстер была урожденная Плогерштайн; австрийца, убитого в Пресбауме, звали Конрад Плёгенер, а румынский кузен вашего дяди Славка носил фамилию Плогодреску. Ноги, которые мы видели на Хаджгете, — его, а не вашего дяди. Все же какое-то утешение.
— А Плогофф?
— Это морские язычки, которые мы с Владом ели на ужин.
— Хорошо, — сказал Данглар, удовлетворившись этим разъяснением. — Надо полагать, это очень срочно. Вы считаете, тут есть какая-то зацепка?
— Думаю, все эти люди — из одной семьи. Вспомните: Водель боялся стать жертвой вендетты.
— Вендетты, объявленной семье Плог? Но если эти Плоги из одной семьи, почему у них не одна фамилия?
— Потому что их разбросало по разным странам или, возможно, потому, что настоящую фамилию постоянно приходилось скрывать.
Сбросив с себя это бремя, Адамберг заснул. Ему удалось поспать часа два, пока не позвонил Данглар.
— Я нашел вам Плога, — доложил он. — Это дед Воделя по отцовской линии, эмигрант из Венгрии.
— Как его фамилия?
— Я же только что сказал вам: Плог. Андраш Плог.
XXX
Поезд проезжал по окрестностям Белграда. Владислав прилип к окну и комментировал увиденное с таким энтузиазмом, словно они участвовали в захватывающем приключении. Время от времени он сам себя смешил, произнося «плог». Радужное настроение Владислава превращало их путешествие в увеселительную поездку, однако Адамберг был настроен иначе: по мере того как комиссар приближался к таинственной Кисилове, эта экспедиция окрашивалась для него во все более мрачные тона.
— Белград, — констатировал Владислав, когда поезд въехал под своды вокзала. — Очень красивый город, но мы не успеем его осмотреть, наш автобус отходит через полчаса. А вы часто будите людей по ночам, чтобы спросить, нет ли у них в семье плога?
— Легавые постоянно будят людей по ночам. Их самих тоже будят. Но я не жалею, что разбудил вас: в вашей семье все-таки нашелся плог.
— Плог, — повторил Владислав, осваивая этот новый, необычный звук: казалось, он выпускает изо рта пузырек воздуха. — Плог. А зачем вы хотели это знать?
— Плогерштайн, Плёгенер, Плогофф, Плогодреску и просто Плог, — медленно и внятно произнес Адамберг. — Плогофф не в счет. Но остальные четыре «плога» так или иначе связаны с убийством в Гарше. Двое из них — жертвы преступления, еще одна — подруга жертвы.
— Но при чем тут дедушка? Жертвой оказался его кузен Плогодреску?
— Да, частично. Выгляньте в коридор, там стоит женщина в бежевом костюме, от сорока до пятидесяти лет, с прыщом на щеке и отсутствующим взглядом. Она ехала в соседнем купе. Понаблюдайте за ней, пока мы будем высаживаться.
Владислав первым вышел из поезда и протянул свою по-кошачьи пушистую руку, чтобы помочь женщине в бежевом костюме спустить чемодан на платформу. Она холодно поблагодарила его и удалилась.
— Элегантная, богатая, фигура красивая, морда противная, — изрек Владислав, глядя ей вслед. — Плог. Я бы не стал связываться.
— Ночью вы ходили в туалет.
— Вы тоже, комиссар.
— Она оставила дверь купе открытой, было видно, как она лежит и читает. Это ведь та самая женщина, верно?
— Верно.
— Странное дело: одинокая пассажирка — и не запирается на ночь.
— Плог, — отозвался Владислав. Это междометие означало у него то ли «конечно», то ли «согласен», то ли «само собой» — Адамберг не смог бы определить точно. Казалось, молодой человек наслаждался диковинным словечком, будто новым лакомством, которым поначалу всегда объедаешься.
— Может, она кого-то ждала, — предположил Владислав.
— Или пыталась подслушать чей-то разговор. Наш с вами, например. Если не ошибаюсь, она летела со мной в самолете из Парижа.
Они сели в автобус. «Остановки — Калудерица, Смедерево, Костолац, Клицевац, Кисельево», — объявил водитель. Адамбергу показалось, что он попал в какой-то затерянный мир, но это ощущение ему нравилось.
Владислав оглядел пассажиров автобуса.
— Здесь ее нет, — сказал он.
— Если она следит за мной, то не сядет в наш автобус: это будет слишком заметно. Она поедет на следующем.
— Но как она узнает, где мы сойдем?
— Мы не говорили о Кисилове, когда ужинали?
— Говорили, но до ужина, — ответил Владислав: он завязывал свой конский хвост и держал в зубах резинку. — Когда пили шампанское.
— И дверь при этом была открыта?
— Да, потому что вы курили. А вообще-то одиноким женщинам не запрещается ездить в Белград.
— Как по-вашему, есть в автобусе люди неславянского происхождения?
Владислав прошелся по автобусу, делая вид, будто он что-то потерял, потом снова уселся рядом с Адамбергом.
— Один бизнесмен похож на швейцарца или француза. Сам водитель вроде бы немец, с севера Германии. И еще супружеская пара, явно с юга Франции или из Италии. Обоим за пятьдесят, а они держатся за руки: это нетипично для старых супругов, едущих в старом сербском автобусе. Да и в Сербии сейчас неподходящая обстановка для туризма.
Адамберг сделал Владиславу знак замолчать. Ни слова о войне: прощаясь с ним, Данглар трижды повторил это предостережение.
На маленькой остановке в Кисельево сошли только они двое. Выйдя из автобуса, Адамберг быстро обернулся и взглянул на окна; и ему показалось, что мужчина из нетипичной супружеской пары смотрит на них.
— Вот мы и одни, — сказал Владислав, воздев костлявые руки к безоблачному небу. Затем с гордостью произнес: — Кисельево! — и указал на деревню с тесно сгрудившимися разноцветными домиками, белую колокольню среди холмов и поблескивающий где-то внизу Дунай.
Адамберг достал бумагу, выданную выездным отделом, и указал на фамилию человека, у которого они должны были остановиться, — Крчма.
— Это не фамилия, — сказал Владислав, — это слово означает «гостиница». В этой гостинице я впервые в жизни попробовал пиво, меня угостила хозяйка, Даница, — возможно, она все еще там.
— Как это произносится?
— Через «ч» — Крчма.
— Кручема.
— Сойдет.
Владислав привел Адамберга в «кручему» — высокий дом, украшенный разноцветными деревянными панелями с рельефными завитками. Когда они вошли в зал кафе на первом этаже, разговоры разом смолкли, и посетители неприязненно уставились на чужаков — как показалось Адамбергу, лица у этих людей были точно такие же, как у нормандцев в аронкурском кафе или у беарнцев из кабачка в Кальдезе. Владислав представился хозяйке, расписался в книге, а затем сказал, что он внук Славка Молдована.
