— Владислав Молдован! — воскликнула Даница, и по ее жестам Адамберг понял, что Владислав теперь совсем взрослый, а когда она видела его в прошлый раз, был еще маленький, вот такого роста.
Отношение к ним сразу переменилось, Владиславу стали пожимать руки, лица сделались приветливыми, а Даница, от которой веяло спокойствием, как и от ее благозвучного имени, немедленно усадила их за стол: на часах было половина первого. Сегодня на обед свиное рагу, сказала она и поставила перед ними кувшин с белым вином.
— Это смедеревское вино, малоизвестное, но замечательное, — сказал Владислав, наполняя стаканы. — Как вы собираетесь искать здесь следы Воделя? Будете показывать каждому местному жителю его фотографию? Очень неудачная идея. Здесь, как и всюду, не любят тех, кто сует нос не в свое дело, — легавых, журналистов, юристов. Надо придумать какой-нибудь хитрый ход. К сожалению, здесь не любят еще историков, телевизионщиков, киношников, социологов, антропологов, фотографов, писателей, психов и этнологов.
— Многовато набралось. Почему они не любят тех, кто сует нос не в свое дело? Из-за войны?
— Потому что такие люди задают вопросы, а им это надоело. Они хотят жить по-другому. Все, кроме него, — добавил Владислав, указывая на пожилого мужчину, который в эту минуту вошел в кафе. — Только у него еще хватает смелости ворошить прошлое.
Владислав с сияющим лицом пересек зал и обнял вошедшего за плечи.
— Аранджел! — громко произнес он. — То sam ja! Slavko unuk! Zar me ne poznajes?
Это был маленький старичок, худой и неопрятный. Аранджел отступил на шаг, чтобы рассмотреть Владислава, затем обнял его и жестами показал, что он очень вырос, а в прошлый раз был еще маленький, вот такого роста.
— Поскольку я тут с другом-иностранцем, он не хочет нам мешать, — объяснил разрумянившийся Владислав, опять усаживаясь за стол. — Аранджел был большим другом дедушки. Он, как и дедушка, не из трусливых.
— Пойду пройдусь, — сказал Адамберг, доев десерт — сладкие шарики, состав которых он не сумел определить.
— Сначала выпейте кофе, а то обидите Даницу. Куда вы идете пройтись?
— К лесу.
— Не надо, им это не понравится. Лучше погуляйте вдоль реки, это будет правдоподобнее. Сейчас начнутся расспросы. Что мы им скажем? Ни в коем случае нельзя говорить, что вы полицейский, здесь такое признание может стоить жизни.
— Такое признание где угодно может стоить жизни. Скажите им, что я пережил психоэмоциональный шок и мне посоветовали отдохнуть в каком-нибудь тихом месте.
— И вы решили отправиться так далеко? В Сербию?
— Ну, предположим, моя бабушка была знакома с вашим дедушкой.
Влад пожал плечами. Адамберг одним глотком выпил кофе и достал из кармана ручку.
— Влад, как по-сербски «здравствуйте», «спасибо» и «француз»?
— «Dobro vece», «hvala», «francuz».
Адамберг попросил его несколько раз повторить эти слова, а затем записал их на тыльной стороне ладони, как обычно делал в таких случаях.
— Только не к лесу, — повторил Владислав.
— Я понял.
Молодой человек проводил взглядом Адамберга, затем сделал Аранджелу знак подойти.
— Он пережил психоэмоциональный шок, и ему надо погулять по берегу Дуная. Это друг одного человека, который дружил с дедушкой.
Аранджел пододвинул к Владиславу рюмку ракии. Даница посмотрела вслед иностранцу, который отправлялся гулять один, и в глазах у нее промелькнула тревога.
XXXI
Сначала Адамберг три раза обошел деревню, внимательно разглядывая и изучая все вокруг. При его врожденном умении ориентироваться он быстро разобрался в лабиринте улиц и переулков, запомнил, где находятся площадь, новое кладбище, каменные лестницы, фонтан и здание крытого рынка. Многое здесь он видел впервые — необычные декоративные детали, плакаты с надписями на кириллице, красно-белые межевые столбы. От улицы к улице менялись цвета домов, форма крыш, текстура камня, очертания пустырей, заросших сорняками, но он не заблудился в этом глухом месте. Выяснил, какие из дорог ведут в соседние деревни, а какие — в бескрайние поля, в лес и к Дунаю, где на берегу лежало несколько старых лодок. За рекой высились голубые уступы Карпат, круто обрывавшиеся у самой воды.
Он взял одну из последних сигарет, остававшихся в пачке Кромса, прикурил от черной с красным зажигалки и зашагал на запад, к лесу. Навстречу ему шла крестьянка с маленькой тележкой, и, поравнявшись с ней, он вздрогнул: ему вспомнилась одинокая пассажирка. Нет, эта женщина была совсем не похожа на ту — морщинистое лицо, простая серая юбка. Правда, у нее был прыщ на щеке. Адамберг взглянул на тыльную сторону своей левой ладони.
— Добро вече, — произнес он.
Женщина не ответила, но остановилась. Затем, развернувшись, побежала со своей тележкой за Адамбергом и схватила его за руку. На универсальном, всем понятном языке жестов и выразительных интонаций она объяснила Адамбергу, что в ту сторону ходить нельзя, а он заверил ее, что ему нужно именно в ту сторону. Она пыталась отговорить его, потом оставила в покое, но было заметно, что она огорчена.
Комиссар зашагал дальше. Он вошел в реденький лесок, пересек две поляны, на которых когда-то стояли хижины, а теперь остались только развалины, и километра через два, дойдя до небольшой лужайки, увидел впереди более густые заросли. Здесь тропа обрывалась. Немного запыхавшись, Адамберг сел на ствол поваленного дерева, прислушался к шуму ветра, дувшего с востока, и закурил предпоследнюю сигарету. Сзади что-то зашуршало, он обернулся. Это была все та же крестьянка, она бросила где-то свою тележку и теперь стояла перед Адамбергом, глядя на него с гневом и отчаянием.
— Ne idi tuda!
— Francuz, — сказал Адамберг.
— On te je privukao! Vrati se! On te je privukao!
Она показала на дальний край лужайки, граничивший с густым лесом, потом пожала плечами, как человек, который сделал все, что было в его силах, и теперь умывает руки. Адамберг посмотрел ей вслед: она уходила быстро, почти бегом. Предостережения Влада и настойчивость крестьянки только раззадорили его; он взглянул на край лужайки, на то место, куда указывала эта женщина. На опушке леса виднелся холмик, покрытый камнями и бревнами: у себя на родине Адамберг принял бы это за остатки заброшенной пастушьей землянки. Наверно, здесь и жил демон, о котором Славко рассказывал юному Данглару.
Попыхивая свисающей изо рта сигаретой, как делал отец, Адамберг подошел к холмику. Сквозь густую траву виднелись десятка три бревен, уложенные в ряд и образовывавшие нечто вроде длинного прямоугольника. Бревна были завалены огромными камнями, словно они умели летать и их надо было удержать на месте. В конце прямоугольника, с узкой стороны, стоял еще один камень, большой, серый, грубо отесанный, с зубчатым верхом и надписью, которая покрывала его целиком. Нет, это было совсем не похоже на заброшенную землянку, зато очень похоже на могилу, и, судя по поведению крестьянки, могилу запретную. Здесь, вдали от других умерших, за пределами кладбища, мог быть похоронен только изгой. Мать-одиночка, не перенесшая родов, или какой-нибудь бесстыжий фигляр, или некрещеное дитя. Деревья вокруг могилы были вырублены, и эта кайма из пней, свежих и полусгнивших, производила гнетущее впечатление.
