— Он верит, что Плогойовиц может выйти из могилы?
— Он здесь единственный, кто не верит. Четверть жителей деревни твердо убеждены в этом. Еще четверть, когда их спрашивают о вампире, качают головой, но молча — чтобы не дразнить его, если он все-таки существует. Остальные делают вид, что не верят, говорят, что все это сказки старых времен, когда люди были невежественными. Но душа у них неспокойна: вот почему в войну мужчины остались в деревне. Только Аранджел действительно не верит. Именно поэтому он не скрывает, что знает всю историю вампиров начиная с глубокой древности, от враколаков, упырей и вурдалаков до носферату, мороев и стригоев.
— Их было так много?
— Да, Адамберг, здесь и по всей округе, в радиусе пятисот километров, жили тысячи вампиров. Но эпицентр был именно в этой деревне, где мы сейчас находимся. Где властвовал великий Плогойовиц, признанный вожак стаи.
— Если Аранджел не верит, зачем он заваливает могилу?
— Чтобы людям было не так страшно. Каждый год он убирает бревна и кладет новые: дерево снизу подгнивает. Но некоторые думают, он это делает потому, что Плогойовиц уже съел землю и принялся за бревна. Аранджел в одиночку меняет бревна и обрезает побеги на пнях. Разумеется, ни у кого другого не хватает на это смелости. К холмику никто не приближается, но в принципе люди ведут себя разумно. Считается, что Плогойовиц уже не может творить зло, он передал свою силу потомкам.
— А где живут его потомки? Здесь?
— Ты шутишь? Еще до того, как Плогойовица откопали, вся его родня, опасаясь расправы, бежала из этих мест. Кто знает, куда подевались его потомки. Они могут быть где угодно, эти маленькие вампирчики. Правда, некоторые утверждают, что, если Плогойовиц сумеет выбраться из могилы, он и его потомство сольются в единую грозную сущность. Другие говорят, что здесь осталась лишь небольшая часть Плогойовица, а весь он живет и свирепствует где-то еще.
— Где именно?
— Не знаю. Я рассказал тебе все, что запомнил из рассказов дедушки. Хочешь узнать больше — обратись к Аранджелу. Это такой сербский Адрианус.
— Скажи, Влад, есть ли данные, что Плогойовиц планомерно уничтожал какую-то семью?
— Я же сказал: свою собственную. Все девять умерших — его родственники. Это значит, что там была эпидемия. Первым заболел старый Плогойовиц, который заразил родственников, а они, в свою очередь, соседей. Так что все очень просто. Перепуганные люди стали искать козла отпущения, вспомнили, кто умер первым, воткнули кол ему в сердце и успокоились.
— А если бы эпидемия не прекратилась?
— Она возобновлялась, и не один раз. В этих случаях могилу опять вскрывали, вообразив, будто останки чудовища еще способны творить зло, и опять изничтожали их.
— А если пепел был развеян над рекой?
— Тогда вскрывали другую могилу, какого-нибудь мужчины или женщины, заподозренных в том, что они подобрали на костре уцелевшую частицу вампира, съели ее и сами стали вампирами. И так далее, и тому подобное, пока эпидемия не прекращалась окончательно, предоставляя борцам с вампирами неопровержимый аргумент: «После этого смертей больше не было».
— Но это не так, Владислав. Совсем недавно в Пресбауме был убит Плёгенер, а в Гарше — Плог. Оба они потомки Плогойовица, один из австрийской ветви семьи, другой из французской. Скажи, здесь можно выпить что-нибудь, кроме ракии? Эта штука грызет меня, словно жевака, о котором ты рассказывал. Может, выпьем пива? Оно тут есть?
— Да. Пиво «Елень».
— Отлично, закажем «Елень».
— Возможно, кровная месть стала реакцией на какое-то другое событие. Предположим, первый Плогойовиц в тысяча семьсот двадцать пятом году вовсе не был вампиром. Но тогда кем? Что ты об этом думаешь?
Адамберг улыбнулся хозяйке, которая принесла ему пиво, и взглянул на тыльную сторону ладони: он хотел сказать «спасибо» по-сербски.
— Hvala, — произнес он и знаком показал, что ему хочется курить. Даница достала из кармана юбки пачку сигарет. Адамберг никогда еще таких не видел: они назывались «морава».
— Это подарок, — сказал Влад. — Она спрашивает, почему у тебя на руке двое часов, но ни те, ни другие не показывают точное время.
— Скажи ей, что я сам не знаю почему.
— On ne zna, — перевел Влад. — Она считает, что ты — красивый мужчина.
Даница вернулась за стойку портье, а Адамберг проводил взглядом ее широкие бедра, обтянутые красно-серой юбкой.
— Что, если не было никакого вампира? — настаивал Влад.
— Если так, то мы имеем дело с семьей, которая навлекла на себя преследования и неотвратимую кару. Причина могла быть какой угодно — тайное убийство, супружеская измена, рождение внебрачного ребенка, присвоение чужих денег. Водель-Плог был очень богат, но вычеркнул из завещания своего сына.
— Вот видишь. С этого и надо начать. С денег.
— Нет, Влад. Не с денег, а с трупов. Их искромсали, искрошили так, чтобы от человека не осталось даже самой мелкой частицы. Как поступали с вампирами — резали их на кусочки или только вонзали кол в сердце?
— Это знает Аранджел.
— Где он? Когда можно будет с ним встретиться?
После короткого разговора с Даницей Влад вернулся к Адамбергу, несколько удивленный.
— Как я понял, Аранджел ждет тебя завтра к обеду и собирается приготовить фаршированную капусту. Он знает, что ты отчистил надпись на камне, — все в деревне это знают. Он говорит, ты не должен поступать так легкомысленно, не зная, с чем имеешь дело. А иначе ты умрешь.
— Ты же говорил, Аранджел в это не верит.
— А иначе ты умрешь, — повторил Влад, осушив рюмку ракии, и расхохотался.
XXXIII
К дому Аранджела на крутом берегу Дуная вела узкая тропинка, и Адамберг с Владом шагали по ней, не произнося ни слова, как будто их отношения изменились под влиянием некой чуждой силы. А возможно, Владислав был этим утром непривычно молчалив из-за косяка с марихуаной, который выкурил накануне. Становилось жарко, Адамберг снял свой черный пиджак и шел, перекинув его через руку. Он расслабился, шум большого города и рабочая суета растаяли в дымке забвения, которая поднималась с реки и мало-помалу скрыла от него жуткую фигуру Кромса, нервозную атмосферу Конторы и нависшую над ним угрозу — стрелу, пущенную из высоких сфер и неотвратимо летящую к цели. Соблюдает ли Динь до сих пор постельный режим? Удалось ли ему припрятать контейнер? Что с Эмилем? Как там пес? Что нового о парне, выкрасившем свою покровительницу бронзовой краской? Все это отодвинулось куда-то далеко, едва виднелось в тумане, которым заволокла его мысли Кисилова.
— Ты сегодня поздно встал, — недовольным тоном произнес наконец Владислав.
— Да.
— Ты не завтракал. Адрианус говорит, что ты всегда встаешь с петухами, как крестьянин, и приходишь в Контору на четыре часа раньше его.
