— Как фамилия ее мужа, Вейль? — медленно произнес Адамберг.
— Понятия не имею. Дом в Бургундии записан на ее мать, им владеют уже четыре поколения этой семьи. А в деревне, как во всех деревнях, мужа хозяйки дома называют ее фамилией. Его называли «месье Карно» или «муж мадам Карно». Он приезжал туда только на охоту.
— А она сама, черт возьми? Раз она подавала заявление в комиссариат, значит, должна была подписаться своей тогдашней фамилией, то есть фамилией мужа.
— К этому моменту они давно уже были в разводе. Когда в двадцать семь лет она начала делать карьеру, то опять взяла девичью фамилию. Таким образом, последние двадцать пять-тридцать лет все знают ее только под фамилией Карно. Замужество продлилось недолго: это была ошибка юности.
— Надо раздобыть ее заявление, Вейль. Это единственное, что у нас есть против нее.
Вейль захихикал и опять попросил дать ему несколько минут, чтобы перевернуть каре ягненка.
— По-видимому, Адамберг, вы до сих пор не усвоили, что для этих людей нет ничего невозможного. Заявление исчезло. Я узнал эту историю от одного бригадира из осерской полиции, который рассказал ее по памяти. Документы уничтожены все до единого. Эти люди работают безупречно.
— Но еще жив один из свидетелей на свадьбе.
— Пока на мое объявление никто не откликнулся. Остается только мать Эммы Карно. Она должна была знать своего зятя, пусть даже это знакомство длилось всего несколько дней. Швейцария, Базель, улица Вантий, 17, Мари-Жозе Карно. Хорошо бы взять старушку под охрану.
— Но это же ее мать, черт побери!
— Но ведь она — Эмма Карно. Свидетельница, которую застрелили в Нанте, приходилась ей троюродной сестрой. Скажите об этом комиссару Ноле. Надеюсь, у него хватит смелости довести дело до конца.
— Что нам сейчас делать, Вейль?
— Охраняйте мать Эммы Карно.
— Как она могла узнать, куда побежит Эмиль?
— Она могла подстеречь его в любой удобный для нее момент и сделать с ним все что угодно.
— Но ведь его не сумели поймать даже легавые из Гарша.
— Адамберг, вы явно не годитесь для работы в высших сферах. Легавые из Гарша прекрасно знали, куда побежал Эмиль, и могли взять его, когда он укрылся в больнице. Но они получили секретный приказ: дать ему уйти, проследить за ним, сообщить, где он спрятался, а затем устраниться. Что они и сделали. Это маленькие люди, им приказано — они исполняют.
Адамберг закончил разговор, перевернул телефон и раскрутил его на столе. Шелкового сердечка больше не было — он подарил его Данице.
— Данглар, поручаю вам охрану Мари-Жозе Карно. Отправьте туда Ретанкур.
— Она не поднимет руку на мать, — прошептал Вейренк.
— Но ведь существуют же люди, которые могут съесть шкаф, Вейренк.
Данглар вышел из зала и позвонил Ретанкур. Она должна была немедленно отбыть в Швейцарию. Узнав, что она уже собралась в путь, все трое почувствовали облегчение, и Данглар заказал арманьяк.
— Я бы лучше запил кофе ракией, как в кручеме.
— Объясните, комиссар, как вам удалось выучить столько сербских слов, притом что вы не в состоянии запомнить даже простую фамилию Рэдсток?
— Это кисельевские слова, — уточнил Адамберг. — А запомнил я их, понятное дело, потому, что эта деревня — заповедное место, где происходят самые удивительные вещи. «Хвала», «добро вече», «каймак». А еще — «кобасице», о которой я мечтал, когда был в склепе. Но не думайте, Данглар, будто речь идет о каком-то деликатесе. Это просто сосиски.
— С пряностями, — добавил Вейренк.
Адамберга не удивило, что Вейренк знает об этом блюде больше, чем он.
— Я бы сказал, Вейль ведет себя идеально, — заметил Данглар.
— Да, — отозвался Вейренк. — Но это ничего не значит. Вейль всегда на высоте. И как полицейский, и во всем остальном.
— Чем ему так помешала Карно?
— Он считает, что ее надо обезвредить. Она паникует, совершает ошибки, — в общем, представляет опасность.
— Вейль — не Арнольд Паоле. И не ее бывший муж.
— А почему бы и нет? — не слишком уверенно предположил Вейренк. — Разве в этом зрелом мужчине, ироничном и седобородом, можно узнать молодого парня, каким он был тридцать лет назад?
— Я не могу официально послать кого-то из моих людей следить за домом Вейля, — сказал Адамберг. — Вейренк?
— Согласен.
— Зайдите к Данглару за оружием. И прикройте чем-нибудь голову, чтобы вас не узнали по волосам.
XLIV
Под навесом светился огонек. Лусио кормил большую кошку. Адамберг подошел к нему и сел на землю, поджав под себя ноги.
— Ты, — произнес Лусио, не поднимая головы. — Ты вернулся издалека.
— Из такого далека, что ты и представить себе не можешь, Лусио.
— Из такого далека, что я могу себе представить, hombre. La muerte.
[17]
— Да.
Адамберг не решался спросить, жива ли маленькая Шарм. Он поглядывал по сторонам, но не мог узнать ее среди котят, которые в полутьме разгуливали вокруг. «Я убил маленькую кошку. Просто придавил сапогом. Кровища во все стороны брызнула».
— Как у тебя дела, нормально? — через силу проговорил он.
— Почти.
— То есть?
— Мария нашла в кустах тайник с пивом. Теперь надо искать для него другое место.
Один из котят, переваливаясь, проходил мимо и натолкнулся на колено Адамберга. Комиссар взял его в руки и заглянул в узкие, как щелки, глаза.
— Шарм, — сказал он. — Это она?
— Не узнаешь? А ведь это ты произвел ее на свет.
— Ну да. Само собой.
— До чего же ты бестолковый, ей-богу, — сказал Лусио, качая головой.
— Понимаешь, я волновался за нее. Мне приснился скверный сон.
— Расскажи, hombre.
— Не хочу.
— Тебе снилось, что кругом темно, а?
— Да.
В течение двух следующих дней Адамберг был практически недоступен. Он забегал в Контору всего на несколько минут, звонил по телефону, просматривал оставленные для него сообщения, а затем исчезал. Однако он все же показался доктору Жослену — по поводу шума в ушах. Доктор засунул пальцы ему в уши и сказал, что все в порядке. Но потом констатировал, что Адамберг пережил такой шок, от которого человек может разлететься на мелкие осколки, смертельный стресс, верно ведь? Впрочем, отметил он с удивлением, душевная рана уже почти зарубцевалась.
Человек с золотыми пальцами исцелил Адамберга: к шуму улицы больше не примешивался назойливый писк, вроде того, который слышишь под высоковольтной линией. Он немного побродил по городу, наслаждаясь этим новым ощущением. Потом опять занялся делом — поисками Арнольда Паоле. От отца Жермена пока ничего добиться не удалось, он категорически отказывался сообщать какие-либо факты из своей родословной и по закону имел на это полное право. А его настоящее имя, Шарль Лефевр, было настолько распространенным, что Данглар после нескольких неудачных попыток потерял надежду отыскать его предков. Впечатление, которое он произвел на Данглара, подтверждало слова Вейренка: резкий, властный человек, наделенный большой физической силой, кого-то отпугивающей, а кого-то, быть может, и завораживающей. Такая личность вряд ли привлечет симпатии взрослых, зато наверняка вызовет восторг у сопляков из церковного хора. Адамберг выслушал доклад Данглара с рассеянным видом: как всегда, подозрительность майора казалась ему чрезмерной.
